Б. М. Но ведь нечто подобное есть и в христианстве. Христос говорит: «Любите врагов ваших».
Э.-Э. Ш. Несомненно, но здесь в дело вступает второй характерный признак буддизма – толерантность. «Тибетская книга жизни и смерти» говорит нам о том, что не нужно проповедовать свою веру. Ни один человек не может спасти другого, воздействуя на него своими убеждениями. Не будем пытаться изменить другого под предлогом помощи ему. Каждый умирает, как жил. Поэтому смиренно примем глубочайшую истину: мы не обладаем сверхсилами и не можем полностью обезопасить жизнь дорогих нам людей. Мы можем предложить им лишь наше присутствие, наше внимание и нашу радость. Помощь весьма ограниченная, но мы должны предоставлять ее безгранично.
Б. М. С вами нельзя не согласиться. Но как осуществить это на практике?
Э.-Э. Ш. И тут буддизм хорош тем, что прагматичен и подсказывает нам, как себя вести. Одно из его правил тогда буквально перевернуло мою жизнь и впоследствии сильно повлияло на писательскую деятельность. Это правило: ставить себя на место другого.
Б. М. Сопереживание?
Э.-Э. Ш. Сопереживание в сочетании с воображением. Я пытался представить себя лежачим больным, неподвижным, одиноким, страдающим, и понять, в чем я нуждался бы больше всего: в физическом контакте, во внимании, в чьем-то взгляде, лишенном страха и осуждения. Может, мне захотелось бы дышать в одном ритме с кем-то или почувствовать его глубокую преданность.
Б. М. И что на практике?
Э.-Э. Ш. Больной не ждет, что мы полностью осуществим его желания, он ждет, что мы хотя бы попытаемся. И вот это внимание к нему гораздо важнее, чем ученые высказывания, блестящий ум и мудрые поучения.
Б. М. В общем, вы узнали о других столько же, сколько о себе самом…
Э.-Э. Ш. По существу, я многое узнал о нас. Помочь умирающим – значит освободиться от молчания и недомолвок, связанных со смертью. Страх, как и страдание, сковывает человека, навязывает ему одиночество. Работа над преодолением страха позволяет нам вернуться в человеческую семью, сблизиться друг с другом.
Б. М. Вы сказали, что это повлияло на вашу писательскую деятельность. В чем именно?
Э.-Э. Ш. Есть два типа писателей: одни наделены воображением, другие нет. Я не говорю, что лучше, что хуже, просто констатирую факт. Писатели, лишенные воображения, намечают тему для изучения, занимаются самоанализом, исходят из собственного опыта, практического и психологического. Исследуя глубины собственного «я», они приходят к универсальности и предлагают читателям ориентиры, возможно весьма полезные. Писатели, наделенные воображением, интересуются другими: благодаря сопереживанию и поэтическому воображению они становятся на место других и пытаются их понять; эти писатели практикуют «знание через воображение». Благодаря буддизму я осознал все это и решился «отдать швартовы» и перевоплощаться в персонажей другого возраста, другого пола, другого темперамента, другой духовной принадлежности, другой эпохи. Я покончил с описанием собственной личности и пустился в открытое море новых возможностей. Разумеется, тут нет ничего специфически буддистского, творцам это известно на протяжении веков. Когда мне посчастливилось встретиться с замечательным арабским писателем, лауреатом Нобелевской премии по литературе Нагибом Махфузом, мы только и говорили что о познании через воображение, хотя он принадлежит к мусульманской культуре, а я к христианской.
Б. М. Изменил ли буддизм ваше восприятие мира?
Э.-Э. Ш. Сразу уточним: я не буддист. Но как христианского гуманиста буддизм меня несомненно обогатил.
Б. М. Стало быть, в буддизме имеется нечто, чего христианство или гуманизм лишены?
Э.-Э. Ш. Буддизм стремится уничтожить страдание. Христианство не ставит себе такой цели: оно проповедует любовь, а страданию придает некий смысл. Может быть, буддизм приобретает сегодня все больше сторонников, потому что предлагает мудрость для нынешней, земной жизни, счастье в настоящий момент. Я это ценю, но в то же время меня удивляет успех доктрины пассивности в эпоху, как никогда уменьшившую физические и даже психические страдания! Благодаря прогрессу медицины, фармакологии, гигиены страдание во многом ушло из жизни, но мы хотим, чтобы его стало еще меньше… В этом плане можно говорить о «современном духе» буддизма, о том, что он согласуется с потребностями нашей эпохи.
Б. М. В чем именно ваш гуманизм был обогащен буддизмом?
