Петр Александрович редко оставался наедине с самим собой, а потому в эту летнюю ночь 1762 года долго не мог заснуть от тревожных раздумий. Сегодня захотелось ему отдохнуть от людей, от женщин, от вина и водки, и он ушел с очередного банкета. Надеялся, что быстро заснет, но не тут-то было. Думы, одна тревожнее другой, одолевали его. И отгоняли сон.
Румянцев встал, зажег лампу, оглядел свое жилище. Нет, не так уж плохо он устроился здесь, в Гданьске, только с деньгами туго, жена их не шлет, лишь бомбардирует письмами. Ага, вот оно, это письмо, последнее письмо жены… 17 марта 1762 года, Москва, Петр III и его двор в Москве… Петр Александрович снова перечитал письмо Екатерины Михайловны. Искреннее, бесхитростное, оно тронуло его зачерствевшее сердце.
«Батюшка мой Петр Александрович, – читал Румянцев. – На сих днях была у Двора, где, по обыкновению, все меня спрашивали, скоро ли будешь. На что, по письму твоему, сказывала, что болезнь твоя удержала, что хотел ехать, да занемог лихорадкою, из чего разное заключают. Я Богом свидетельствую, что за истину сие приняла; только человек такой мне сказывал, что-де не то, а есть-де другие письма, которые сюда пишут, что-де он собирался, а теперь откладывает свою ездку; так кто к вам ходит – остерегайся их, пожалуй; я знаю одного верного, который сюда к своему министру пишет; а сам знаешь, что немудрено, чтобы прочесть, так я не почитаю сие быть за истину, чтобы ты отлагал вовсе езду свою или бы стал длить после всего этого, что ты сам писал, кажется невозможное… Сама матушка сказать изволила, что к тебе писала. Я боюсь истинно, что ты все сие мне в вину поставляешь, что я причиною, только Богом свидетельствуюся, что, с моей стороны, ничего не оставлено было, чтобы не в удовольствие твое это я хотела сделать, а единственно только то делаю, чтобы скорее сюда приехал, а то боюсь, что замешкаешься, так не пришло бы в Петербург ехать, а здесь бы застал, так бы свои меры взял, и коли захочешь и в отпуск бы отпустили, только прости меня, буде и этим тебе досадила. Я, по несчастию своему, вижу, что я всегда причиною всему, на меня всегда заочно сердишься, и не хотела было и писать, боялася, только за долг нахожу, лучше дать знать, чтобы поосторожнее свои мнения сказывали тем, кто сюда пишут; я не знаю, что их интересует об тебе описывать, только же это скажу, что я уверила совсем противное, что, конечно, болезнь твоя удержала, а не иное что; так тебе остается доказать только тем, что ехать. А я пребуду покорная и верная жена г.
Дочитал письмо и поморщился, словно от зубной боли, – такова была первая его реакция на признание в любви от надоевшей ему жены. А потом почувствовал угрызения совести. Ведь ей действительно тяжело. Но не мог же он написать, что не хочет ее видеть и что у него здесь появилась веселая подружка. Вот и написал, что заболел… Да и в самом деле: столько претерпел за эти семь лет войны. А если вспомнить о неусыпной службе с 1739 года, когда он совсем юным поехал в Берлин, исполняя наказ отца выучиться дипломатическому искусству? Нет, он и тогда почувствовал в себе изрядную тягу к военным делам…
И вот он, командующий русским корпусом, прошедший многолетнюю закалку на войне, хорошо подготовился к походу против Дании, ждал Петра, который пообещал лично приехать в лагерь и благословить свою армию на ратный подвиг во имя справедливости – восстановления единства его Голштинского герцогства.
Румянцев понимал всю опасность этой затеи: ведь Дания не останется одинокой, непременно какие-то европейские страны встанут на ее сторону, и снова разгорится война… Сколько уж раз такое бывало даже на его памяти: начинается с частного, а потом потянется ниточка и накрутится целый клубок необъяснимых противоречий… Война за испанское наследство, постоянные конфликты между Францией и Австрией, между Францией и Англией, а тут еще появилась воинственная Пруссия, которая сейчас ничуть не уступает грозным державам Европы, даже переигрывает их благодаря коварству и военным талантам Фридриха.
Румянцев в те дни и не думал об отдыхе. Путь армии был неблизкий. Вот он и старался привести войско в надлежащее состояние. И успел многое за это время. Душа его радовалась при виде подтянутых, отдохнувших от военных тягостей солдат и офицеров, жаждущих отличиться. И как все изменилось самым неожиданным образом! Лопнули, как мыльный пузырь, его военные вожделения, не сбылась взлелеянная мечта о самостоятельных операциях против сильного противника… Не загуляешь ли после этого?..