Фельдмаршал Румянцев

Как была недовольна императрица, узнавшая, что Бутурлин отказался от нападения на неприятеля, а вместо этого пошел на Швейдниц! Елизавета Петровна была весьма раздражена и серьезными противоречиями, которые наблюдались в реляциях Бутурлина, – противоречиями между его решениями и известными обстоятельствами, которые диктовали совсем другие действия и решения… Как можно было не воспользоваться объединенными силами русских и австрийцев и не ударить по неприятелю, весьма смущенному таким превосходством стоявших против него сил! А вместо того чтобы ударить по неприятелю, и русский и австрийский главнокомандующие потратили много времени на бесплодные и бесконечные совещания. Венец славы уже висел над ними, но два фельдмаршала безвозвратно его потеряли. И вся Европа говорит, что русские всю кампанию думали лишь о том, как бы протянуть время и, ничего не сделав, возвратиться домой… Может, хоть граф Румянцев своими успехами поправит это неблагоприятное впечатление?

С этой мыслью Шувалов и вошел в покои императрицы. Елизавету Петровну принарядили, нарумянили, она полулежала на высоко взбитых подушках и с нетерпением смотрела на дверь. Как только Шувалов вошел, она знаком руки попросила всех оставить их вдвоем.

– Ваше величество… – начал было Иван Иванович.

– Ах, перестань величать меня, мой друг… Мне не до этого. Опять я хуже себя чувствую, чем вчера… Не перебивай меня и не утешай. Я хочу обеспечить твою жизнь… Ты недавно отказался от шести тысяч душ крепостных, воля твоя, но скажу, что напрасно. Ты ж небогат, а от всего отказываешься.

Иван Иванович видел, как трудно говорить Елизавете Петровне, но покорно повиновался ее приказу: не перебивать ее.

– Ваня! Возьми мою шкатулку и не открывай ее пока. Там только мои личные вещи, я никому не хочу их доверять… Возьми на память. Не отказывайся, возьми. Ты знаешь, где она хранится. Подай мне ее…

Он вынул из туалетного столика шкатулку и подал ее императрице. Она молча взяла ее, подержала в руках и тут же вручила Ивану Ивановичу.

– Ну, теперь я спокойна… Что решили на Конференции? И что слышно о Румянцеве? Неужто и он думает уже о зимних квартирах? – И столько было в ее вопросах живого интереса, что Иван Иванович вздрогнул от неожиданного поворота в разговоре. Ведь только что прощалась с жизнью, вручая ему свое завещание, посмертную волю, а тут такой интерес…

– Только что получили реляцию фельдмаршала Бутурлина, ваше величество, в которой он доносит о всех успехах, кои победоносное ваше оружие доныне одержало.

– И конечно, преувеличивает успехи и преодолеваемые им трудности? – язвительно спросила императрица.

– Да, он объясняет свое возвращение в Польшу тем обстоятельством, что неприятель предпринял два весьма важных и опасных для нас действия. Он намеревался скоропостижным вступлением в Польшу тамошние наши магазины разорить и тем самым принудить нас к отступлению – и тем ранее окончить нынешнюю кампанию…

– А второе?

– Совершить скорый марш к Кольбергу и превосходящими силами атаковать Румянцева и разбить его. А по меньшей мере к тому принудить, чтоб он блокаду крепости оставил и Померанию очистил.

– Ну и что же граф Румянцев?

– Получается, ваше величество, что он успешно противостоит неприятелю только потому, что Бутурлин приблизился к зимним квартирам. Но помощь его, дивизия князя Долгорукова, опоздала, и корпус генерала Платена проскочил в Кольберг и соединился с гарнизоном. А о Румянцеве Бутурлин, как обычно, скупо доносит. Все больше о других успехах, носящих частный и незначительный характер…

– Узнаю этого сластолюбца. Верен себе: ему лишь была бы кружка с питьем, может подгуливать даже с самыми подлыми людьми. Вот горе-то превеликое! И некого вместо него поставить… А службой графа Румянцева и его усердием в нынешнюю кампанию мы совершенно довольны. И он прав, требуя от Бутурлина настоящей помощи, а не словесной… Так пусть и напишут, скажи Ивану Ивановичу Неплюеву. А может, сам напишешь… Вот разговорилась, прямо-таки не остановишь. Как ты пришел, так сразу почувствовала себя получше. А что наши союзники-то?.. Небось недовольны?

Елизавета Петровна вдруг, неожиданно для себя, почувствовала ужасную тяжесть в голове. «Ох, лишь бы не пошла кровь горлом! – испугалась она. – Все словно перевернулось во мне… Но лишь бы Ваня не заметил». А опытный царедворец, словно прочитав ее мысли, сделал вид, что не заметил перемены в ее состоянии, и заговорил о последних донесениях послов в Вене, Париже, Лондоне, о разговорах с иностранными послами здесь, в Петербурге…

– В Вене большое неудовольствие итогами нынешней кампании. Кауниц рассуждает при нашем после, что часто, опоздавши только на сутки, можно лишиться успехов целой кампании. Медлительность фельдмаршала Бутурлина обострила раздоры при дворе. Но все стоят за то, чтобы Румянцев продолжал действия под Кольбергом и не уходил из Померании…

– Да, они правы. Только на графа Румянцева надежда, что сия кампания завершится благополучно, – заметила императрица.

– Бутурлин считает, что о кольбергском взятье помышлять уже некогда.