Фельдмаршал Румянцев

Пехотную бригаду, с которой Румянцев отличился в Гросс-Егерсдорфском сражении, пришлось сдать. Под его команду определили «особливый отделенный корпус», которому предстояло действовать самостоятельно. И первым делом Румянцев тщательно проверил людской и конный состав корпуса и нашел состояние его неудовлетворительным… Сколько уж раз за последние годы ему приходилось принимать под свою команду новые для него полки, и каждый раз тщательная проверка давала плачевные результаты: лошади измождены, а многие солдаты оказываются без мундиров, некоторые даже крепких штанов не имели… И это в зимнее время перед тяжелым походом в Восточную Пруссию. О каком походе против воинственных пруссаков можно вести разговор, если вверенные ему войска никакого движения с пользою делать не могут и нуждаются в помощи? И Румянцев предпринимает героические усилия, чтобы привести корпус в надлежащий вид. Высказывает Фермору свои предложения по укреплению боеспособности корпуса, предлагая убрать из корпуса «лашадей негодных», «офицеров слабых», учредить лазарет под наблюдением одного офицера, а для лечения оставить одного лекаря или подлекаря. Румянцев напоминает главнокомандующему о снабжении, о провианте, о палатках, упряжках, о деньгах на покупку фуража и других надобностей.

Все нужно было предусмотреть. Неисчислимые трудности и препятствия предстояло преодолеть корпусу, которому предложено было начать движение в Восточную Пруссию и взять Тильзит. И главная трудность – это зимнее время, метели, снежное бездорожье, морозы.

Перед началом похода Румянцев вызвал поручика 1-го Гренадерского полка П. Ланового и дал строгие указания об учреждении по пути движения корпуса ночлегов и магазинов, обратив особое внимание на бережное отношение к населению, а владельцам фуража и провианта «давать задатки с объявлением, что при взятье всего немедленно заплата произведена будет…».

И это не случайно. В прошлом, 1757 году Апраксин дал неразумное распоряжение сжигать и разрушать все при отступлении, чтобы неприятелю ничего не доставалось. А Румянцева возмущали те безобразия, жестокости, варварство, которые чинили казаки и калмыки. Это было нарушением всех военных правил. Он сам видел дочиста ограбленные, а то и вовсе сожженные, превращенные в пепел деревни. Множество людей безвинных пострадало при этом… Огонь, дым, своевольство над женщинами – все эти безобразия переполняли гневом и недовольством душу молодого генерала.

В жестокую стужу выступил Румянцев в поход. И немалые трудности пришлось преодолевать его корпусу, некоторые люди обморозились, лошади отощали… «Несносная стужа и малые деревни, да и те в большей обширности, истинно так марш отягощают и во отчаяние приводят», – рапортовал Румянцев Фермору о трудностях похода.

«Сам неохотно терпя укоризну» со стороны старших начальников, как признавался Румянцев, он был требовательным, даже жестким к своим подчиненным. В ордере командиру бригады бригадиру* А.-С. Гартвису он предлагает для исполнения тщательно продуманные им мероприятия, которые должны обеспечить соблюдение дисциплины и порядка во вверенных ему полках.

Румянцев «за потребно» находит предписать бригадиру, во-первых, держать военную дисциплину «в самовышнем градусе»; во время похода по неприятельской земле не только никакого насилия, но и даже «малейшего озлобления живущим обывателям по тракту» не должны причинять; а если таковое произойдет, то виновные в непослушании должны быть наказаны «примерным и жестким образом». Во-вторых, обращает внимание господ полковых и ротных командиров на нужды своих подчиненных, дабы они ни в чем не нуждались, а те, в свою очередь, наистрожайше надзирали за лошадьми, верными помощниками в трудном походе. В-третьих, рекомендует ротным командирам входить в разговоры с нижними чинами, внушать строгое исполнение всего им приказанного, а об ослушниках «толковать весьма с уничтожением»; в-четвертых, напоминает о необходимой предосторожности как главнейшем способе «к приобретению покоя и безопасности».

Румянцев выражает надежду, что не только сам бригадир приложит труд свой и старание для соблюдения всего предписанного, а и все его подчиненные единодушно исполнят свой долг перед Отечеством и не посрамят собственную честь. Со своей же стороны Румянцев обещает каждый хвалы достойный поступок отметить по силе своей и возможности, но и строго будет наказывать тех, кто по малодушию или беспечности совершат неблаговидные поступки, позорящие честь русского офицера и солдата.

«Без всякого сожаления» наказывать будет и тех, кто «для разных хищнических промыслов» будет удаляться от команды, кто опустится до «чрезвычайного пьянства» и совершит какой-либо проступок, позорящий честь российского воина. За каждое совершенное преступление Румянцев предлагает наказывать «без всякой пощады» наижесточайшими батогами.