Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!

– Выяснить это не удалось. Она все отрицает. Мы опросили всех ее коллег. Они были крайне удивлены, узнав, что она дочь Сайго. Буквально раздавлены и оглушены. Значит – молчала. Судя по всему, она ненавидит своего отца. Что прикажете с ней делать?

– Отмыть и привести в порядок.

– Простите?

– Сайго бросил любившую его женщину, отмахнувшись от нее и от своей дочери. Его мало интересовали эти вещи. Дочь, озлобленная на отца, столкнулась с непростой ситуацией. Она подумала, что ее возлюбленный тоже бросил ее и не хочет знаться. А потому пошла дальше по этому пути падения и бросила собственную дочь. О том, что Давыдов болел и никогда бы не отказался от своей дочери, она не знала. Ей не сказали. Ведь так?

– Русские и не распространялись об этом. Смерть Давыдова стала неожиданностью для многих.

– Дочь Айко пошла дальше. Она ненавидела уже не своего отца, а всю страну. Один дурной поступок породил другой, много хуже. И так до тех пор, пока этот снежный ком не превратился в лавину, которая едва не похоронила всех нас. Что дальше? По всему выходит, что Юми и не предавала своего императора. Я никогда им для нее не был.

– Но как же?!

– Судя по вот этому, – махнул Муцухито на газеты, где пестрели заголовки о том, как японка защитила вдовствующую императрицу России от покушения бомбистов. – Ее императором был не я, – произнес он и замолчал примерно на минуту. – Отмойте Айко и приведите в порядок. А ко мне пригласите Кикудзиро[82]. Его, я надеюсь, уже вызвали в Токио?

– Разумеется. Будет исполнено, – коротко кивнул начальник разведки.

Женщину вывели. Но начальник разведки остался.

– Что-то еще?

– Куропаткин. Наш агент в Санкт-Петербурге не был никак связан с людьми в Маньчжурии, поэтому выехал туда сразу, как появилась необходимость. Он не японец, русский. Поэтому китайцы его не вычислили. Игрок. С деньгами у него всегда проблемы. Он прибыл туда под видом журналиста, собирающего подробности о жизни генерала Куропаткина. Эта позиция нашла отклик и с ним охотно делились сведениями. Ничего важного в военном плане, да он и не спрашивал такое. Но все равно вышло весьма любопытно.

– Чем же?

– Прибыв в Маньчжурию, генерал сильно и внезапно изменился. Старые знакомые не всегда даже узнавали генерала. Но он все помнил, всех привечал. Просто поменялся. Это выражалось во всем. Вот, например, – выложил начальник разведки на стол фотографию, – это генерал Куропаткин в бытность военным министром России незадолго до войны. А вот, – выложил он вторую фотографию, – он же, только в апреле этого года. Сбрита вся растительность на голове. Изменились мимика и выражение лица. Манера движения. Темп и стиль речи.

– Действительно интересно…

– Уже в апреле он начал практиковать ушу со специально выписанным китайцем. Гимнастику для здоровья тела, не более. Но для европейцев это не типично. Кроме того, он стал уделять много внимания чаю. И не по-русски, а довольно странно. Тихое, уединенное место. Приглушенный свет. И возможность подумать. Раньше за ним такого не замечали. Он вообще больше, чем раньше, стал нуждаться в уединении. Хотя в иное время темп работы настолько бешеный, что люди вокруг него не выдерживают. И главное… – произнес начальник разведки и выложил на стол из папки слегка помятый листок бумаги.

– Что это?

– Наш агент купил его у домработницы Куропаткина. Сказал, что для газеты. Мы полагаем, что это черновик стихотворения, найденный ею в мусорном ведре. Оно посвящено битве при Сирояме. Вот перевод, – сказал он и выложил еще один лист бумаги.

– Серьезно? – оживился император и вчитался в перевод. Потом отбросил лист и взял черновик.

Ровные строчки аккуратного, твердого почерка. А слева по центру занимал приличное пространство рисунок тушью. Алексей Николаевич, работая над воспоминаниями, пытался записывать все. Вот и текст песни Shiroyama, шведской группы Sabaton сразу в переводе дал. Поэт из него был плохой, как и музыкант, поэтому перевел как перевел. Вышло корявенько, но общий стиль и смысл выдержать удалось. А вот с рисованием у него дело обстояло много лучше. Не профессиональный художник, но скетчем владел прекрасно. Сказалась любовь юности, вынужденно увлекшая его делами красивыми, но бесполезными. Тогда-то он и заразился привычкой делать зарисовки всего и вся. Вот и изобразил одного из ключевых персонажей кинофильма «Последний самурай» – Кацумото, который был внешне похож визуально на молодого Сайго Такамори. Потом, правда, вообще передумал и выбросил эту заготовку в мусорное ведро. Не все воспоминания были нужны. Но вот – все одно всплыло. Его уже немолодой домработнице в арендованном доме в Ляояне рисунок понравился.

– Вам не кажется, что это не Такамори? – нахмурившись, поинтересовался Муцухито.

– Это он. Только молодой. Мы показывали рисунок тем, кто знал его в молодости. Они его вполне опознали.

– А Куропаткин знал его в молодости?

– Нет.

– Тогда как это понимать? Мистика какая-то.

– Мистика, – согласился начальник разведки.

Начальник разведки ушел, и Муцухито погрузился в свои мысли.