Фельдмаршал Борис Шереметев

Еще днем в суете разных дел обдумывал, как оправдаться перед царем. Можно было свалить все на генерал-квартирмейстера Апухтина, он же, сукин сын, успокаивал командующего: «Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, на время осады достанет провианту».

Но царю-то не Апухтин докладывал — Шереметев. С него и спрос. И вообще, валить на подчиненного — последнее дело. Да и кто думал, что осада на полгода затянется. Еще в прошлом году в октябре обложили Ригу, на предложение фельдмаршала коменданту сдать город миром, без кровопролития, тот ответил отказом.

Шереметев вспомнил, как в ноябре под Ригу прибыл царь, веселый, радостный. Поделился с фельдмаршалом:

— Все прекрасно, Борис Петрович, антишведский союз восстановлен. С нами теперь, помимо Саксонии и Польши, Дания с Пруссией.

— Ну что ж, дай Бог. Думаю, их всех Полтава подвигла к союзу.

— Конечно, конечно. Вся Европа рты поразинула от удивления. Они же все как кролики тряслись перед Карлусом, боялись его как огня. Нам уже отходную пели. Ан не вышло!

Царь объехал Ригу в сопровождении фельдмаршала.

— Да, крепость изрядная. Но штурмовать не велю, дабы людей зря не тратить. Возьмем измором.

— Значит, осада, государь?

— Да. Осада. Спешить нам сейчас некуда.

— На носу зима, ваше величество. Им-то там по теплым хатам жить можно. А нам?

— Ну что ж, отводи корпус на зимние квартиры, оставь с Репниным тысяч семь и артиллерию. Пусть бомбит помаленьку. Неужто пушки не исправят своего дела?

На обеде с генералами царь шутил, смеялся, угощал вином, привезенным из-за границы ^{241}, все застолье. Вспоминал:

— Тринадцать лет тому назад, когда я ехал через Ригу с Великим посольством, меня под угрозой стрельбы не пустили к внутренней крепости, нанеся тем мне оскорбление и обиду. Ныне в отместку сему проклятому месту позвольте мне, господа, положить начало бомбардировке?

Кто ж мог не позволить Петру совершить сие действие? Генерал Чамберс, отвечавший за артиллерию, сказал:

— Это будет великой честью для нас, ваше величество, вы начнете — мы продолжим.

На следующий день царь прошел к гаубице ^{242}. Артиллеристу, вытянувшемуся перед ним в ожидании приказаний, молвил:

— Дай-ка мне, братец, протравник да и пороховницу. Я сам буду палить.

Тот подал царю большую иглу на длинном шнурке. Петр накинул шнур на шею, дабы протравник не затерялся и был все время под рукой. Перекинул через плечо ремень с пороховницей.

— Ящичный! — крикнул Петр. — Картуз!

«Ящичный», отвечавший за зарядный ящик, выхватил из него продолговатый холщовый мешочек, наполненный порохом, подал царю.

— Шуфлу! — скомандовал царь, и тут же в руках его оказалась деревянная лопаточка с длинной рукоятью. Возложив на нее картуз, Петр засунул заряд в дуло гаубицы. Сам схватил лежавший около колеса прибойник, забил до конца картуз. — Ядро!

Ящичный подал царю ядро. Он вкатил его в дуло гаубицы.

— Пыж!

Засунув лыковый пыж в дуло, забил его потуже прибойником. Затем, подойдя к казенной части, поймал, не глядя, болтавшийся на шнурке у живота протравник и через запальное отверстие проткнул картуз, находящийся в гаубице. Потом отвернул у пороховницы пробку, сыпанул в запальник пороху до самого верха.

— Пальник! — отступив от гаубицы, молвил Петр, подняв правую руку, в которую тут же бомбардир вложил длинное копье, на конце его дымился фитиль, завитой вкруг древка. — Ну, с Богом! — сказал Петр и поднес дымящийся фитиль к запальнику.

Гаубица рявкнула, подпрыгнув и сразу окутавшись дымом. Еще и дым не рассеялся, а Петр уже шуровал в стволе банником, находившимся на другом конце древка прибойника.

И опять короткие команды ящичному: «Картуз!», «Ядро!», «Пыж!», «Пальник!».

Но, заряжая в третий раз гаубицу, Петр вместо ядра потребовал:

— Брандкугель!

— Есть брандкугель, — весело отвечал ящичный, откидывая уже приготовленное ядро и беря в руки зажигательный снаряд.

Сделав третий выстрел, Петр снял с себя гайтан ^{243} с протравником, передал артиллеристу вместе с пороховницей, подмигнул бомбардиру:

— Вот так держать! — Но, подойдя к Шереметеву, напомнил фельдмаршалу: — В осаде все ж лепш поберечь порох, более беспокоя, не давая противнику забывать о нас. И хорошо бы прицельно бить. Пошли лазутчика в город, пусть узнает, где у них пороховой погреб, по нему и попробуйте бить брандкугелями. Если удастся его взорвать, то без пороха они долго не продержатся.

На следующий день, отъезжая, царь сказал Шереметеву:

— Устроишь корпус на зимние квартиры, изволь к концу декабря быть на Москве, будем триумфовать нашу победу и докладывать князь-кесарю.

И там, в Москве, после торжеств и доклада князь-кесарю, уже во время «сражения с Ивашкой Хмельницким», Борис Петрович и попросил у захмелевшего царя:

— Петр Алексеевич, раз уж я на Москве, дай мне с месяц-другой отпуск. Кажись, сто лет не был в своих вотчинах.

— Как с провиантом в армии? — спросил Петр.

— До июня хватит.

— Ну коли так, ступай в отпуск. Заслужил, герой.