Фельдмаршал Борис Шереметев

— Вот что, князь Михайла, бери восемь батальонов и ныне в ночь пройди болота и Черную Наппу, дабы заутре ударить по шведу. Отсюда он нас не ждет, да и туман поутру тебя прикроет. Атаку начнешь штыком, ну а далее как Бог попустит. Порох и пули лучше сберечь для отхода. В долгий бой не втягивайся, там, почитай, вся армия. Потревожишь неприятеля — и того довольно. Отходи порядком, если станет наседать конница — стройся в каре.

— Сикурс будет? — спросил Голицын.

— В сикурс драгун Флюка пошлю, но ты на них не надейся, зело болота топкие, могут завязнуть. На себя надейся, князь Михайла, да на Бога. Вспомни Орешек.

Голицынские батальоны выступили еще в темноте, пороховницы солдаты вешали под самое горло, дабы не замочить порох при переходе речки Черная Наппа. Запрещено было разговаривать и даже кашлять или чихать.

Впереди семеновцев, как всегда, шел князь Голицын, вооруженный шпагой и двумя пистолетами. Именно шпага князя, поднятая им над головой, и будет служить сигналом к атаке. Впрочем, пока князь виден самым ближним солдатам, а к тому времени, когда подойдут к шведам, должно стать светлее.

По болотистой низменности вышли к речке — и сразу вброд, дно вязкое, илистое, вода черная, не зря, видно, речушка Черной Наппой зовется. Вода в иных местах по грудь солдатам, оружие и пороховницы подняты над головой. После речки опять вязкое болото и над ним белесый туман.

«Нет, — думает князь, — сикурсу не пройти здесь. Государь прав. Самому надо управляться».

Но вот болото кончилось, началось повышение местности. Голицын напряг зрение и увидел впереди низкие выцветшие шатры, телеги, коней. Со звоном выхватил шпагу, взметнул над головой, полуоборотившись к батальону, покрутил ею над собой и побежал вперед, выискивая взглядом первую жертву. Ею стал швед, вылезший только из шатра и не продравший еще глаза. Голицын привычным, отработанным движением сделал неглубокий укол под левый сосок, и швед повалился замертво, не успев и вскрикнуть.

Справа, слева послышались стоны, вскрики, лязг железа, испуганный храп рвущихся с привязи коней.

Туман, словно вспугнутый начавшейся резней, быстро рассеялся. И едва стало видно весь лагерь, как вспыхнула беспорядочная стрельба с обеих сторон.

— Господин полковник, пушки!

Голицын бросился на крик и действительно увидел несколько пушек.

— Заряжай картечью, поворачивай на шведа, — скомандовал было князь, но вспомнил, что под рукой у него пехота, а не артиллеристы. Тогда он сам, сунув шпагу в ножны, взялся заряжать пушку. Делу этому Голицын был обучен самим царем еще в потешных баталиях под Преображенским.

Однако и солдаты, ведавшие, что пушка — то же ружье, только побольше, взялись, глядя на полковника, заряжать их.

— Кидай картуз!

— Давай банник…

— Забивай тужее!

— Где картечь?

Пока шведы пришли в себя, русские успели молча перебить несколько сот солдат и захватить полковой обоз со знаменем и пушками. Пушки тут же были пущены в дело. Картечь буквально выкашивала ряды поднимаемых в атаку солдат.

Взошедшее солнце осветило сражение, которое выигрывали русские. Примечательно, что одновременно его видели оба монарха.

Петр, взобравшись на крышу амбара, наблюдал за сражением в подзорную трубу. А Карл находился невдалеке и крутился на коне, от ярости рвал ему трензелями губы, но прийти на помощь своему погибающему правому крылу не мог. Не оттого, что трусил, а просто не с кем было идти в атаку на русских — при нем было всего двадцать драбантов личной охраны.

Из этой свалки вырвался генерал Роос — командир погибающего полка, подскакал к королю и хотел доложить:

— Ваше величество…

— Назад, мерзавец! — перебил его король. — Как ты смел обезглавить полк?!

— Но нужна помощь, ваше величество.

— Я послал уже. Держитесь. Скоро придет сикурс, и я сам поведу его в атаку.

Карл надеялся, что русские наконец-то решились на генеральное сражение, и теперь с нетерпением ждал прихода свежих сил, чтобы лично повести их в бой и добить русскую армию.

— Где эта старая перечница! — злился Карл на Реншильда и слал одного за другим посыльных, требуя немедленного прибытия в его распоряжение драгун.

Но вот воротился один из посланных.

— Ваше величество, драгуны на подходе.

«Ну, сейчас я покажу вам настоящую сечу, — дрожа от нетерпения, думал Карл (он действительно был лучшим фехтовальщиком своего времени). — В капусту. Всех до единого в капусту. Никаких пленных, никаких «языков».

Он хватался за рукоять шпаги, конечно не думая, что это за оружие. Ему было не до воспоминаний о том, как униженно презентовал ему эту тяжелую длинную шпагу поверженный Август II Саксонский, сей жест которого означал отказ не только от сопротивления, но и от польской короны. Август умолчал, что эта шпага принадлежала ранее русскому царю Петру I, с которым они обменялись личным оружием, скрепляя свой военный союз. Карл и не подозревал, что сжимает рукоять царской шпаги.

Но что это? Чутким, опытным слухом король уловил, что сражение стихает, идет на убыль. И когда он понял, что русские отходят, то, привстав в стременах, вскричал в бешенстве:

— Трусы-ы! Несчастные трусы!