Фельдмаршал

Офицеры снова сели за стол.

– А-а, земляк! – меланхолично заметил Монлюк, увидев рядом на лавке Понтуса, запомнив, что тот, когда представлялся ему, сказал, что он родом из Лангедока.

Генерал, собирая вокруг себя офицеров, дворян, наставлял их, юнцов, когда начинал нравоучительную речь в кабаке, сидя вместе с ними за вином или кружкой пива.

– Служить своему королю, а не бегать за каждой юбкой! Бабёнкой, курвой первой!.. Курятник до добра вас, петухов, не доведёт!.. Хм!..

И Понтус понял, что это камень и в его огород.

Генералу было уже далеко за пятьдесят. Но он, сильный, жилистый и грубый, беспокойный и неприхотливый, как бездомный пёс спал и ел где придётся, месяцами не снимал доспехи. И он очень не любил, когда молодые офицеры говорили непочтительно о прошлом, о рыцарях. И обычно тут же осаживал их:

– Не шевели зря костей предков!..

С особым восхищением говорил он о Баярде[18]. И больше всего он возмущался тем, что его кумира, рыцаря без страха и упрёка, убили каменной пулей из аркебузы[19]… И обе армии остановили тогда сражение, чтобы похоронить Баярда… И это было, по его мнению, высшей почестью герою… В той битве в Италии, при реке Сезия, участвовал и он, Блез де Монлюк, тогда ещё сопляк, как говорил сейчас он про себя, пересыпая свой рассказ ругательствами в адрес тех трусов, которые стреляют из ружей, убивают издали героев…

Затем следовала тирада о прыщавых юнцах, о нынешних капитанах.

– Сейчас звание капитана стали давать всякому шалопаю! – заключал он чем-нибудь вроде такого, сожалея об ушедших временах, о благородных рыцарях.

Он помедлил, сообразив, что ляпнул по-солдатски не то вот при них, при младших офицерах.

– Господа, это к вам не относится! – поправился он.

«Этот, как и папа Юлий, наломает дров! Точнее, переломает многим кости!» – пронеслось у Понтуса.

– Гугеноты[20]? Они – враги нации! – заявлял безапелляционно Монлюк, когда разговор заходил о политике.

Рассказывая что-нибудь, он обычно горячился, сверкали белки глаз из-под его чёрной кожаной маски. Эту маску он снимал редко. Его изуродованное, покрытое боевыми шрамами лицо выглядело ужасно, отталкивающе…

– Мы, Монлюки, из фамилии Монтескьё д’Артаньянов, известны всем в провинции Гиень, что рядом с Гасконьей!.. Но что дала нам знатность и известность? Да ничего! – воскликнул генерал, грубо оттолкнул от себя кабатчика, подошедшего к нему, чтобы наполнить его пустую кружку. – В семье десяток ртов, таких как я! А денег – кот наплакал! Всего одна тысяча ливров[21] дохода!.. Вот я и ушёл на службу, как только чуть-чуть подрос!..

Понтус подумал, что и он сам из такой же семьи, как и генерал.

– У меня есть брат, Жан! Младше меня на год! – продолжал генерал. – Тоже рано ушёл из семьи!.. Сейчас он епископ! Служит при дворе у Екатерины Медичи в советниках!.. Умный – ужас! Но дохляк, «Хромоножка»! В детстве покалечился! Когда мы играли в рыцарей, на скотном дворе, он упал с крыши сарая и сломал себе ногу!..

«Они, гасконцы, все хвастуны!» – вспомнил Понтус, как говорили о соседях в его родном Лангедоке…

К новому году в городе начался голод.

Монлюк же потребовал себе на одной из встреч с городской верхушкой диктаторских полномочий.

– Чтобы справиться со сторонниками императора! Они передают в лагерь маркиза всё, что происходит в городе! Избавиться надо и от дармоедов, которые не хотят работать на земляных брустверах, а только жрут! Надо выгнать их из города!.. Кроме того, собрать всё продовольствие в одно место, приставить охрану и выдавать только по списку тем, кто трудится на защите города! Для проведения этих мероприятий, строгого наказания ослушников, прошу диктаторские полномочия на три месяца!.. И я клянусь погибнуть с вами, кого обязался защищать!..

Получив эти полномочия, он сразу же составил список дармоедов, как выражался он, не стесняясь присутствия городских властей. И он выгнал из города первые две с половиной сотни всех без исключения стариков, детей и женщин. В ответ на это он получил от Строцци письмо, в котором тот отговаривал его от таких крутых мер.

Он же, восхищённый энтузиазмом первых синьорин города, набросился с упрёками на городские власти.

– Берите пример с этих синьорин! – повторял он теперь при всяком удобном случае.

В городе тем временем пошли глухие слухи, угрозы дворян в адрес его, генерала. И это остановило его от дальнейшего очищения города от дармоедов… Свои диктаторские полномочия он успешно использовал в ином деле: в городе выловили всех сторонников императора.

Маркиз же Мариньяни отказался от штурма, когда ему донесли об энтузиазме жителей Сиены, их решимости защищаться. В январе он подвёз артиллерию и разместил её на маленькой горе, между воротами Овилле и большим монастырем… Начался обстрел Сиены…

В конце зимы из Рима пришло известие о скором заключении мира.

Пришло ещё известие, что король приказал Бриссаку помочь Монлюку. К этому времени уже была сокращена выдача хлеба до двенадцати унций солдатам и жителям города.