В веймарское время фельдмаршалу случалось встречаться с теми людьми, которых теперь в Германии объединяли под названием демократов (обычно к этому существительному добавлялись весьма нелестные прилагательные). Перед некоторыми демократами ему даже приходилось в свое время заискивать» хоть и без пресмыкательства (все же вспоминать об этом было неприятно). «С точки зрения господ демократов, это место - нечто вроде столицы царства зла, девятый круг Дантова ада. Меня, конечно, не интересует точка зрения господ демократов, но почему же и я чувствую здесь острое отвращение? Эти люди так же не наши, как евреи. Достаточно взглянуть на их лица! У демократов горбинка на носу и курчавые волосы, а на этих - Каинова печать. Шикльгрубер смеет говорить о немецких традициях, и его фамилия, вид, говор, место рождения вносят в это смешную ноту... Да, хороши лица! Каковы же в каторжной тюрьме?» Он тоскливо вспомнил приемы во дворце. «У нас таких людей не было И быть не могло. Как-никак наш строй существовал веками и строился в расчете на века. Нам были нужны люди с традициями, более или менее (конечно, лишь более или менее) застрахованные воспитанием, общепризнанными правдами, мнением своей среды, наконец, религией от царящей здесь низости. У нас было что защищать, а этим подонкам общества» вчера вылезшим из подполья, им наплевать на все: "хоть день, да мой, поживу и я в свое удовольствие!" Враги монархии и не понимают, какую устойчивость в мире она создавала. Мы не церемонились с врагами» но монархи, собравшиеся в 1815 году на конгресс в Вене, не навязали ведь побежденной Франции тех условий, которые демократы через сто лет навязали побежденной Германии. Ведь из-за этих условий все и произошло, - по привычке сказал он себе и сам тотчас усомнился: - Новая война произошла бы и без этих условий, - он сам ее требовал бы. Монархи сознавали свою ответственность перед Европой и вдобавок верили в Бога. А эти!..» Вдруг на улице кто-то запел песню, тотчас подхваченную другими. «Как будто что-то новое? - подумал фельдмаршал» вслушиваясь в незатейливую мелодию и стараясь разобрать слова. "F"uhrer, F"uhrer, sei so nett, - Zeige Dich am Fensterbrett..."{9} - Очень хорошо. Только и всего? Опять сначала? Отлично...» Фельдмаршал снова посмотрел на часы. Он с веймарских времен отвык ждать.
Кто-то из проходивших по комнате людей окликнул его радостным голосом, не то чтобы фамильярно, но без «Ваше Превосходительство» и не совсем так, как теперь говорило с фельдмаршалом большинство людей. Фельдмаршал с неудовольствием оглянулся. К нему подходил с протянутыми руками осанистый господин в штатском платье, явно выделявшийся своим видом среди хозяев этого здания, На лице фельдмаршала появилась приветливая улыбка. Этот господин имел право если не на фамильярность» то почти на равенство, поскольку вообще штатский человек мог претендовать на равенство с фельдмаршалом: это был знаменитый врач, лечивший виднейших людей Германии.
- Да, какими счастливыми судьбами, - повторил его выражение фельдмаршал, впрочем, протягивая лишь одну руку, «Все-таки приятно здесь увидеть человеческое лицо... Не спросить ли его тут же о головной боли и усталости?» - подумал он, но не спросил: железному Человеку теперь не полагалось ни болеть, ни быть усталым.