Фехтовальщица

Рождество прошло великолепно. Я правда успела подотвыкнуть от мистера и миссис Грейнджер. Но было так тепло и уютно, такое ощущение дома, что я очень быстро перестала совершать над собой усилие, называя их «папа» и «мама» автоматически. Сказалось еще, конечно то, что это другой язык и другое звучание. Потому что свою маму я тоже забыть не могла, как и не мог ее никто заменить.

Периодически к нам в гости заезжали какие–то родственники. Я дичилась, отсиживаясь в комнате. Но это оказалось вполне в моем характере, плюс новая школа и новая прическа. В общем, от меня никто ничего не требовал, и каникулы проходили быстро, как проходит всякое счастливое и беззаботное время.

До тех пор, пока мы основательно не приступили к магическим сладостям.

Котелки с Огденским родители оценили. А вот штука, от которой взлетаешь, не понравилась на вкус. Мне, кстати, тоже не очень. Но вот летучий эффект… Я подпрыгивала, я совершала огромные прыжки в длину, я переворачивалась кверху ногами и со смехом падала на постель… А потом оказалось, что у меня аллергия на жала веретенницы. Спасибо профессору Дожу! Благодаря ему все маггловоспитанные знали, где находится больница св. Мунго и как туда попасть. Перепуганные родители вручили мне гантель в руки (аллергия выражается в том, что эффект невесомости не спадает со временем) и с предосторожностями усадили в машину.

В Мунго работают мастера своего дела. Меня моментально вернули на землю. Но дома папа все магические сладости[41] запер под замок. А летучие шипучки вовсе спустил в унитаз.

И очень зря это сделал. Потому что унитаз взлетел в воздух. А через пару минут рухнул обратно, расколовшись на несколько кусков.

Мастера, демонтируя старый унитаз что–то бурчали про придурков, бросающих петарды куда не надо. Папа пламенел щеками и ушами. Я на следующий день отправлялась в Хогвартс.

Так родители впервые поближе познакомились с магическим миром.

***

Ехала в поезде. Представляла, что мне выскажет Лаванда.

Браун оказалась чудесной девушкой. Была в ней, конечно, некоторая склонность к сплетням, но это чуть ли не единственный ее недостаток. Хозяйственная, заботливая, она стала нашей хозяюшкой, взяв всех раздолбаев под крыло. Напоминала о чем–то рассеянному Невиллу, когда у него краснела напоминалка, относила бутерброды «зельеварам», когда те на все выходные убегали к мистеру Гринграссу в подземелья и забывали про обед. Она завела чайничек, и поутру не надо было думать, что там с перекусом — все уже заварено и сервировано. Разъясняла нам про бытовые чары, особенно полезные на Филчевых отработках. Пыталась привить мне, Поттеру и Винсенту всякие модные глупости. Думаю, она стала бы стилистом Поттера, если бы того не усыновил мистер Блэк. Тот оказался тем еще модником. С момента возвращения от невыразимцев Гарри щеголял в новой одежде, явно пошитой на заказ. Так что теперь гардеробоспасительные проповеди читают только нам с Винсентом. А на Рождество, в смысле, на Йоль, Лаванда прислала мне волшебный гребешок, который сам заплетает косу. Только косу, никаких сверхнавороченных причесок, но и это сильно облегчило бы мне жизнь. Если бы я уже не посетила парикмахерскую, решив проблему радикально. Кстати, о подарках на Йоль. Малфой как всегда шиканул — прислал мне красивейшую сову. Даже неловко принимать такой дорогой подарок. Но и отказаться нельзя. Назвала его Буба. Почти так звучит «филин» на латыни. Хоть у меня и сова, но он же мужского рода. В общем, считайте, что фантазия сбойнула. Насыпая ему корм всегда напеваю: «Я Буба Касторский». Просто поделать с собой ничего не могу. Почему у Малфоевского подарка такое выражение морды, словно он родился на Привозе?! А уж как он курочку любит…

Я сама, как и остальные, слала открытки, перья и сладости. А Поттер ничего не прислал. И думаю, что не только мне.

Ну, так и есть. Первое, что я услышала в гостиной — его покаянную речь. Не догадался.

— Да ладно тебе, Гарри! — широко улыбнулась я. — Будет еще и двадцать третье февраля, и восьмое марта!

И только в своей комнате поняла, чего сказанула. Мягко говоря, не всебританские праздники.

Но придумать хоть какие–нибудь объяснения не хватило времени — меня увидела Лаванда. Она так остро восприняла мою короткую прическу, словно это ее чудесные косы состригли. До самого Бельтейна (который почему–то называется в магической школе Пасхальными каникулами) я под ее назойливое зудение пила зелья, расчесывалась специальным гребешком и делала притирания. Состав зелий и притираний не хочу даже уточнять. В местной зельеварне даже среди простейших зелий нет ни одного чисто травяного. Обязательно нужно добавить какую–нибудь дрянь животного происхождения.

Волосы отросли даже длиннее, чем прежде. Я старательно пользовалась гребешком, заплетающим их в тугую косу.

Быт налаживался. Рутина формировалась. Оказывается, даже уроки магии могут стать монотонной обыденностью.