Фейсбук -январь-июнь 2014

«Это веселое, легкое имя: Пушкин. Это имя, этот звук не только наполняет собою многие дни нашей жизни», как говорил Блок, но и все, что приходит с ним в талантливое соприкосновение. «Премия Ивана Петровича Белкина», названная именем вымышленного персонажа, остается самой неумышленной, веселой и легкой вот уже 13 лет подряд. Возможно, потому, что вручается за повесть — жанр необременительный, когда не успеваешь соскучиться, если даже не сильно увлечешься, а может, сама церемония премии, придуманной ее координатором, заместителем главного редактора журнала «Знамя» Натальей Ивановой, провоцирует игру и состязание. В этом году оно состоялось 26 февраля в Атриуме музея А.С. Пушкина. В шорт-лист вошли Татьяна Толстая — «Легкие миры» («Сноб», 2013, №5); Илья Бояшов — «Кокон» («Октябрь», 2013, №5); Юрий Буйда — «Яд и мед» («Знамя», 2013, №4); Денис Драгунский — «Архитектор и монах» (изд-во АСТ, 2013); Максим Осипов — «Кейп-Код» («Знамя», 2013, №6). Как говорили члены жюри, каждый из них был достоин победы, и это редкий случай, когда такое можно сказать, не кривя душой. В результате победителем стала Татьяна Толстая. Представляя ее повесть, председатель жюри Александр Кабаков говорил о веществе прозы, которое не поддается разъятию на слова и звуки, на форму и содержание. Так обычно говорят о стихах, но «Легкие миры» — это действительно стихотворение, если считать стихи высшим проявлением литературы. О литературе шла речь в каждом благодарственном слове писателей, но это были не протокольные высказывания, а специальные сочинения, которые будут опубликованы в майском номере журнала «Знамя». А сегодня «Новая» публикует рассказ лауреата, прочитанный на вручении награды, — Татьяны Толстой.

Отец взял манеру приходить в заячьей ушанке, в черном драповом пальто, под верхней пуговицей угадывается драный и колючий шарф в красную клетку. А может быть, и нет никакого шарфа. Тогда, значит, шелковая, еще довоенная рубаха, голубая в белую полоску. Они тогда так забавно шили: сзади, там где лопатки, большая складка, для простора в размахе рук. Рубашка на спине надувалась парусом, и на стройность наплевать.

Я эту рубашку недавно нашла; разбирала старые чемоданы, еще из тех, что тяжелые сами по себе, без вещей, и по углам у них кожаные накладки. Там были прекрасные вещи, просто прекрасные: там были брюки из чудесного твида, явно заграничного происхождения, с широкими обшлагами. Цвет в целом словно бы сероватый, но твид такая вещь: если всматриваться близко, если поднести к глазам, то видишь и серый, и зеленую нитку, и красную крапку, и еще песочное что-то мелькнет, и скрип уключины, и маслянистый блеск тяжелой воды в Темзе, и жидкий, пляшущий отблеск фонаря на волне, и звук плеска, и сырой воздух, и шелковая плесень на бревнах.

Брюки кусачей шерсти, легкий томительный запах нафталинового шарика. Сейчас бы моль не посмотрела на эти глупости, съела бы брюки и шариком закусила; наглая пошла моль, напористая, и глаза у нее жесткие и внимательные. А в те годы, когда брюки закладывались в чемодан, а чемодан запихивался на антресоль, проживала другая моль, белая, основательная, со старинными манерами, с самоуважением, я полагаю, с тревогой о здоровье потомства: туда не ходите, там нафталин!.. Пойдемте в другой чемодан!