Фея Темной

Даже бесконечно умирая в безликой серости межмирья и безвременья, даже раз за разом видя свою жизнь в разных безумных искажениях и сходя с ума от безнадёжности своей нежизни и несмерти там, где он пробыл ставшие вечностью шесть лет, ему не было так страшно, как сейчас. И никогда он не испытывал такой истовой надежды, уже сам не зная на что. Мел не позвала его, но и не прогнала, не попыталась сбежать, не оттолкнула. Даже больше, она сама сделала шаг ему навстречу, зная, кто он, зная о его доле в выпавших на её семью несчастьях. Ей было больно, но она всё равно шла к нему. Что это, как не жесточайшая пытка во всех мирах? Чувствовать её рядом, не чувствуя за собой права считать своей. Зачем она такая? Зачем настолько светлая и сильная душой, что он готов одновременно и преклониться перед ней и отшлёпать за глупость. Нельзя быть такой! Нельзя! Потому, что у него нет сил ей такой сопротивляться.

Правда? Его правда грязная и некрасивая. Зачем она Мелоре? Однако его невозможная жена уже вела его за руку в свой дом, пропитанный её присутствием, ароматом, энергией, эмоциями. И далеко не все они были светлыми. Чувствовал это, и ничего не мог сделать с тем прошлым, которое случилось по его вине.

— Ты голоден? — обернулась к нему с таким знакомым вопросом и заботой, которая каждый раз почти ставила его на колени.

— Да. — больше не хотел ей врать даже в такой мелочи.

— Пойдём тогда на кухню. Родители перебрались в Кастаду, поближе к Фэй и слуг отпустили. Но думаю, что смогу найти что-то для тебя.

Вскоре она действительно собрала нехитрый ужин, разложила это на столе прямо на кухне, как делала в их доме.

— Мелора, давай ты мне сначала расскажешь, какая помощь тебе нужна.

Его жена покачала головой, сощурив глаза и поджав губы.

— Нет. Не расскажу, пока ты не расскажешь о себе. Иначе ты никогда этого не сделаешь. Я знаю.

Знает она. А ведь права. Если ему удастся увести тему, то действительно сделает всё, чтобы не возвращаться к этому разговору.

— С чего начать? — чтобы занять чем-то руки, взял чашку с горячим чаем.

— Сначала, конечно. Кто твоя мама?

— О папе не интересно? — криво ухмыльнулся он.

— Стэфан, пожалуйста. У нас действительно очень мало времени. — Мелора посмотрела на него с такой мольбой и надеждой, что последние барьеры рухнули. Он открылся, впервые с тех пор, как научился ставить ментальные щиты. Она вздрогнула, распахнула широко свои прекрасные лазурные глаза, полные слёз, но стоило Стэфану попытаться поднять блоки обратно, чтобы не причинять ей боль, как девушка ухватилась за его руку, и покачала головой.

— Нет, не надо. Просто это оказалось гораздо острее, чем я думала. И отстраниться сложнее, чем от чужих эмоций. Я теперь чувствую нашу связь и тебя, словно мы…

— Две половинки одного целого. — тихо закончил вместо неё Стэфан.

Мелора смотрела на него таким потрясённым взглядом, словно видела впервые.

— Ладно, если ты не передумала, то слушай. — он больше не стал тянуть время и начал таки свой рассказ. — Меня родила женщина, которая работала служанкой при Храме Сумеречного. На самом деле не только служанкой. Так как жрецы Хаоса это только мужчины, то они не прочь иногда забрать юбку услужливой девчонке. Или не услужливой, тут уж как дело пойдёт. По крайней мере так было раньше, при прежнем Верховном.

— Твоём отце?

— Да. Так вот, моя мама была хитрее других. И глупее одновременно. Она нацелилась на одного мужчину, думала, что если родит такому сильному и могущественному человеку наследника, то хорошо устроится. Привлечь внимание Верховного она смогла, так как была очень красивой, забеременеть тоже. Уж не знаю как. И даже родить меня. А вот добиться, чтоб отец признал своего бастарда, у неё не получилось.

Больше того, по его приказу её выгнали из Храма, избив попутно так, что она едва не потеряла ребёнка.

Мелора сидела напротив него, сцепив зубы, и смотрела немигающим взглядом, однако молчала и ждала продолжения.

— Я родился физически слабым. Наверное сказались те побои. Это, наравне с тем фактом, что вместо того, чтобы стать её пропуском в безбедную жизнь, я стал проблемой и обузой, не добавило моей родительнице любви ко мне. Я смутно помню своё ранее детство. Так, лишь некоторые моменты. Как побирался на улицах, или затрещины, которыми она меня награждала по поводу и без. Самым светлым, что со мной случилось по воле матери, это как ни странно было её решение отдать меня в храмовую школу. Именно тогда я и узнал о том, что у меня оказывается есть отец. И что зовут меня не просто Стэфан, а Стэфан Ассавирг Тибус и мне надлежит самому доказать своему папаше, что я чего-то стою и, может быть, даже ему нужен.

— Откуда это имя? — спросила Мел.

— Тибус — родовое имя моего отца, а Ассавирг… просто имя. Маме так захотелось. Стэфаном же меня звала бабушка. Единственная светлая душа в моём бесспросветном детстве.