Фея некромантской общаги

Мария Спиридоновна испуганно оглянулась и поняла, что теперь находится совсем не там, где была прежде. Комната выглядела запущенной, но не такой обветшалой. Тут было тепло и сырость не портила вещи. Все находящееся тут напоминало раздевалку-гардеробную, причем дамскую. Об этом недвусмысленно намекали платья, раскиданные то тут, то там. Словно их хозяйка в спешке куда-то собиралась и вытаскивала из шкафов все подряд, не зная, что выбрать. При детальном осмотре было видно, что вещи лежат так очень давно, тончайшее кружево на манжетах расползалось под пальцами. А перья на веере рассыпались в пыль, стоило попытаться взять его в руки.

«Видимо, зеркало — что-то вроде местного лифта-телепорта», — сообразила Марья, глядя в единственное окно комнаты, к которому пробралась, стараясь ничего не касаться после первых неудачных попыток. В окно было видно мост сверху и часть стены с башенкой, горы сквозь метущий снег и хмурые тучи, собирающиеся вдали.

Остаться в этом складе тряпья, превращающегося в труху при прикосновении, Марья не рискнула. Одно неловкое движение — и от пыли можно будет задохнуться. К счастью, в комнате была обычная дверь и она была не заперта.

Через нее Мария Спиридоновна вышла в коридор и осмотрелась. Коридор производил более приятное впечатление, ковровая дорожка темно-синего цвета, застилающая пол, не распадалась на части, если на нее наступали. Светильники на стенах горели ровным светом, и из этого можно было сделать вывод, что по этому проходу кто-то куда-то перемещался, раз удосужился поддерживать его в нормальном состоянии.

«Надо найти место, где можно отдохнуть, где-нибудь, где тепло и ничего не разваливается», — думала Марья, осторожно шагая по коридору. Возле встречающихся дверей она прислушивалась, а потом пыталась открыть. В большинстве своем помещения были заперты, да и было их не так уж много. Мария Спиридоновна смогла открыть только две двери.

За одной было практически темно, светильники не горели, а слабый свет сквозь щель в плохо задернутых шторах позволял рассмотреть только краешек кровати. Почему-то мысль, что она может вломиться в чужую спальню, женщину напугала, она поспешно закрыла дверь и двинулась дальше. С другой дверью ей повезло больше. Помещение было хорошо освещено и раньше, возможно, служило кабинетом или мастерской художника. Сейчас тут царило такое же запустение, как и везде, а комната выглядела как склад сваленного за ненадобностью барахла. Мария Спиридоновна зашла и остановилась у порога, осматриваясь. Светлые резные деревянные панели украшали стены, золотистые шторы на окнах были частично оборваны, словно кто-то хотел их снять, но, сдернув до середины, передумал. Стол у окна был завален какими-то бумагами. На них в живописном беспорядке валялись тюбики с красками, палитра, сломанные и измочаленные кисти, ворох цветных карандашей. Бумаги были залиты и заляпаны вытекшей из незакрытых тюбиков уже засохшей краской.

«Наверное, ничего там важного не было, но хоть краску бы поберегли, — проворчала в Марьиной душе рачительная русская хозяйка. — Столько добра пропадает».

Вдоль стен были расставлены шкафчики и витрины. Видимо, раньше тут хранилась чья-то коллекция редкостей или диковинок. Сейчас половина была разломана, и Мария Спиридоновна даже догадывалась чем. В разбитом стекле одного шкафчика торчал застрявший ржавый тяжелый шлем. На полках в шкафу блестели украшения, но Марья сорокой не была. Да и, несмотря на яркие камешки, было видно, что они не в лучшем состоянии. Смятые и скрученные, сваленные в кучу, словно на них вымещали всю ненависть, они представляли жалкое зрелище. Рядом на табличках с трудом можно было разобрать: «Бро… Хуч…и из мир……да», «Ко…е Скр…но из… не…ши». Стертые, расплывчатые буквы почти не читались. Пытаясь подойти к столу, Марья запнулась за торчащую из-под дивана ногу и схватилась за сердце. Впрочем, при ближайшем рассмотрении нога оказалась железной, от доспеха, видимо комплект к шлему. В углу за пузатым горшком с остатками земли валялся нагрудник.

У стола на мольберте, развернутом к окну, были прикреплены остатки картины. Полотно было изрезано крест-накрест чем-то острым.

— Наверное, не получилось у художника, но зачем так кромсать-то? — Мария Спиридоновна попыталась сложить кусочки. — Сюрреализм какой-то, — задумчиво оценила она сюжет. На картине в небе парила скованная белыми цепями девушка, то ли в ночнушке, то ли в платьишке таком сельском. Светлые волосы барышни закрывали лицо, наклоненное к земле. А внизу из куска скалы, висящей над пропастью, вырастал замок с башней. Башня тянулась, как пика, пытаясь проткнуть парящую девушку, которую цепи связывали с этой скалой. Вокруг в вихре цветной пыли летали крылатые люди со злобными лицами, часть этих крылатых улетала в синюю дыру, намалеванную в углу картины. И на заднем фоне, как скалящиеся зубы, из тумана проступали горы.

— Жуть какая, — Марья передернулась, — хотя на Земле бы оценили. Там любят полоумных чудиков, такое малюющих.