Фея из Преисподней

Императора в Шеэтии боялись все. Этот страх, впрочем, шел рука об руку с уважением и необъятным почтением – многие называли Правителя залогом мирной жизни, несмотря на то, что периодически войны и всевозможные разборки имели место быть. Пытаясь заглянуть в прежнюю жизнь Сисиль, я не видела ничего, будто бы никаких воспоминаний вовсе не было, однако, сейчас всё, возможно, встанет на свои места, и я перестану плавать в воде, найдя опору для дальнейших действий.

Я решила зайти в кабинет Правителя одна. Ольха была испугана настолько, что не смогла подняться с места, а Лайм выглядел так плохо, будто бы вот-вот был готов упасть в обморок. Ничего, я и сама разберусь, не маленькая. И все же подобное испытание для нервов коснулось и моей душевной организации, когда я узнала, что попасть на прием к Императору по первому прошению невозможно. Но я-то здесь.

Дверь с великолепной резьбой открылась, и из узкого проема ко мне выскользнул дорого одетый дворецкий, что тут же низко поклонился и вопросительно взглянул на моих спутников. Я отрицательно покачала головой, и он вежливо отошел в сторону, давая мне возможность пройти внутрь. Я дыхнула в ладошку и быстро понюхала – мои методы отрезвления не прошли напрасно.

Глубокий вдох. Последний взгляд. Уверенный шаг внутрь – и вот я здесь, в эпицентре правления всеми регионами Шеэтии. Безусловно, комната была огромной, но без панорамных окон, которые так любили аристократы. Много книжных полок, странные несовместимые украшения, что будто бы были привезены из разных стран, большой глобус – я рада, что и земля в этом мире круглая, – и широкий черный стол, рядом с которым стоял он. Скорее интуитивно, нежели осознанно, я присела в реверансе, но после поступила несколько невежливо, хотя бы потому, что уставилась прямо в лицо Императору.

Это был наг. Его длинный белоснежный хвост, чешуйки которого отливали перламутровым, спокойно лежал кольцами вокруг самого мужчины, что по своему мускулистому телосложению, скрытому шелковыми длинными одеяниями, походил на Харона. Его кожа была очень бледной, а белые волосы до плеч лишь больше оттеняли словно нездоровую белизну, на фоне которой сверкали устрашающие красные глаза. От него веяло силой, мужественностью и даже опасностью, и его внешность вторила этим чертам. Он не был красив. Половина его лица, а также шея и, полагаю, грудь, носили на себе последствия ужасного ожога, а сохранившиеся линии лица были грубыми, пускай и правильными. До этого я слышала, что Император часто появлялся на людях в маске, и теперь понимала почему.

Воспоминания Сисиль нахлынули мгновенно, вызывая и головную боль, и ужасное отчаяние, ударившее по сердцу. Я видела, будто в зеркале, маленькую розовласую девочку, рядом с которой стоял наг в маске, обещая прекрасное будущее. Видела роскошную свадьбу, где он вновь скрывал лицо, а она натянуто улыбалась, принимая кольцо. Вспомнила первую брачную ночь, сковывавшую и болезненную, вспомнила медовую неделю, в которую он постоянно работал, а она готовила вещи к переезду в девятый регион. Вспомнила коронацию, где Сисиль признали Императрицей, а далее не видела ничего – больше она с Правителем не виделась. Она, как и многие, жутко боялась этого нага, что без сомнений карал любого, кто шел против него.

Когда я пришла в себя, Император уже хмуро стоял передо мной. От него ничем не пахло, но взгляд был настолько тяжелым, что даже мне пришлось отвести глаза. Если судить из воспоминаний Сисиль, напрямую он ничего плохого с ней не делал. Они вообще не общались, и назвать их семьей язык не поворачивался – на всех столичных балах Сисиль не появлялась, как и сам Император. Их не связывало ничего, кроме заключенного договора и колец. Своё кольцо, между прочим, я где-то потеряла…

– Что за дерзкое письмо? – спросил он сухо, и голос у него был такой же басовитый, как у Харона. Звали его нисколько не лучше – Рагнарек*.

– Да оно не дерзкое, правда…

Император скрестил на груди руки, совершенно не меняясь в лице. Смею скромно надеяться, что он хотя бы похвалит меня за смелость…

– То, что ты сделаешь десять процентов населения Шеэтии преступникам, – не дерзость?

– Не…

– У меня есть пять минут на разговор, – он махнул рукой, дав в этом жесте отсчет времени, и взглянул на меня исподлобья, вглядываясь в шрам. Поверь, сухарик, если это сделал ты, то я и тебе всё с лихвой верну. Я прокашлялась. Пять минут, значит, пять минут.