Федор Черенков

Нам-то всё одно: что бычок, что карась, что карп, что та же щука в консервах. А те ребята ещё в начале 70-х отличали, ловили эту самую рыбу и учили молодёжь. При этом фото скромно и с достоинством рыбачащего Яшина найти можно и сегодня. Но чтобы Черенков сидел с удочкой?! Однако и здесь мы от истины не отступаем. «Но иногда мы спускались вниз, — продолжал Виталий, — и я помню, как ребята жгли костры, делали лунки и рукой вытаскивали щук. Одну, помню, вытащили, и я думаю: “Какая здоровая!” Парень довольный прикладывал: “Смотри, в ногу размер!”».

А уже потом объявились те самые бычки, с которыми благородной рыбе никак не сойтись. Благородные в этой борьбе и вымерли — так часто и не только с рыбой бывает. Да и пруд тиной подзатянулся.

Возвращаясь в то незамутнённое Кунцево начала 70-х, мы должны сообщить: Черенков мог стать и музыкантом. По крайней мере, он играл в школьном ансамбле. На ударных — коробках каких-то, барабане пионерском, тарелочках. Маленького Виталика прогоняли, чтобы не мешал (а он всё одно лез: тоже ведь Черенков!). Девчонок, естественно, также не пускали. Потому что для кого тогда музыка, как не для них? И зачем им, женщинам, слушать некое «сырьё»? Когда не готово, не отрепетировано, не выстрадано. Вот будет 8 Марта или там Новый год — тогда и услышишь.

«Под кого» играли эти мальчишки середины 70-х, в общем, понятно. Слава богу, что вообще играли! Далеко не во всех школах позволялись такие вот ансамбли. Тут же явно английское влияние. «Битлы» там всякие волосатые... Как-то быстро забыли, что «ливерпульскую четвёрку» в нашем государстве не сразу приняли и полюбили. Разные были, признаемся, оценки. Вплоть до середины 80-х.

Черенков и стихи писал. Правда, редко. А вот пел и по ударным стучал — точно для неё. Для Оли.

Они же одноклассники. И соседи. Так сказать, роман завязался незаметно. И компания у них общая была. В том смысле, что и ещё одна юная пара наслаждалась кунцевскими вёснами. Дело молодое.

Ольга Владимировна рассказывала нам, как они общались с Федей.

Дома-то напротив. И окна. Там свечечка — и здесь в ответ огонёчек... Может, сбежимся? Правда, это уже перед свадьбой было.

Фёдор рос в особой атмосфере. Все всех знают: тогда же пятиэтажки были. Москва — большая деревня? Где-то и так. Даже маленькие огородики у них между домами существовали. А папа, Фёдор Егорович, мог заночевать в тёплое время на улице, прямо под окнами. Почему нет, коли дождя не обещали? Одно время, когда на первом этаже жили, даже погреб имелся, где хранилась капуста. Которую затем мама с отцом переносили в ванную и безжалостно рубили вдвоём острыми ножами. Чтобы потом мастерски засолить.

А ещё Виталий вспоминал: «У нас все свитера, зимние носки и варежки были связаны мамой. У неё была даже прялка (деревянная, ножная), и мы с братом помогали ей прясть нить». Есть фотография, где Федя с братиком в совершенно одинаковых свитерах сидят. И это тоже во многом по-деревенски или по-старомосковски: стоит рассчитывать на собственные ресурсы. Потому что и об экономии думалось. Сколько хорошие покупные вещи-то стоили?

С другой стороны, пятиэтажка с вроде бы отдельной квартирой — чистая формальность. Так как в другой комнате жила соседка. Соответственно, кухня общая, с двумя столиками. Но Черенковы-то обитали на своей жилплощади впятером: папа, мама, Федя с Виталиком и бабушка на раскладушке. Да так у многих было.

Фёдор Егорович соорудил на дверь щеколду. Которая тем не менее, по воспоминаниям домочадцев, не работала. Думается, не очень-то и хотелось от соседей запираться. Это ведь не нынешнее время видеодомофонов, дополнительных железных дверей и... всеобщей закрытости и недоверия друг к другу.

Об отце Фёдора нужно сказать особо. Его вспоминают как человека строгого, даже сурового. Александр Беляев упоминал о его зычном голосе, которым он вещал сыновьям нечто весомое. Хотя особых претензий предъявить им не мог — ввиду отсутствия оснований. Так сказать, жёсткость «про запас», на всякий случай.

Отец семейства был страстным болельщиком. И «Спартака», и сборной СССР. А телетрансляции шли поздно. И вот, рассказывал нам Виталий Черенков, папа смотрел телевизор стоя — боялся заснуть. И хотя завтра рабочий день, досматривал.

В 2010 году Фёдор Фёдорович рассказывал одному из нас для книги «Спартаковские исповеди»:

«Я начал болеть за “Спартак” с шести лет, когда отец, спартаковский болельщик, сводил меня на матч с киевским “Динамо”. Помню, что “Спартак” проиграл — 0:2. Но был полный стадион, и зрелище для меня, мальчишки, неповторимое. Голы забили как раз в те ворота, за которыми сидели мы. Конечно, расстроились. Но я получил от игры столько эмоций, что начал постоянно ходить на матчи с отцом. Моими кумирами стали спартаковцы 60-х — 70-х — Кавазашвили, Логофет, Киселёв, Папаев, Калинов, Хусаинов, Ловчев, Осянин, Абрамов, Силагадзе...»