Федор Алексеевич

Площадный писчик убежал делать своё дело — строчить челобитную. По пути заскочил в питейный дом и, поскольку предстоял хороший заработок, выпил в долг полную кружку водки, закусил пирогом с потрохами. Пропив грош с денежкой, пообещал целовальнику завтра же воротить долг, помчался домой. Примостив на лавку бумагу, чернильницу, присел около на колени и начал писать. Однако с выпитого голова плохо «варила». «Отдохну чуток, — решил писчик. — Ещё успеется». И на этой же лавке растянулся и вскоре захрапел сладко.

А меж тем уже вечерело. Постепенно разошлись с площади зеваки. Караульщики-стрельцы ушли под навесик, специально сделанный для них от дождя и ветра. Оттуда хорошо была видна голова осуждённой, торчавшая из земли.

   — Как думаешь, скоко она протянет? — спросил молодой стрелец старшего.

   — Да дни два, пожалуй, проживёт.

   — А на три дня не потянет?

   — Нет. Хлипка. Кабы завтра к вечеру не окочурилась.

   — Може, площадный писчик выручит с челобитной?

   — Може, — зевнул старый стрелец.

А несчастная Марыся со страхом ждала ночи. Тело, зажатое землёй, постепенно нёмело, ноги затекали, и что самое тяжёлое, невозможно было шевельнуть даже пальцем. А когда наступила ночь, в тишине вдруг как по команде взвыли, залаяли собаки почти по всему городу. Жутко стало Марысе. И вот уже где-то неподалёку послышался визг и рычанье собачьей стаи, которых было без счета по Москве. Тут же перед самыми глазами Марыси явился пёс с горящими зелёными глазами. Не зная, как отпугнуть его, Марыся клацнула зубами и даже зарычала по-собачьи. Но голодный зверь в ответ на это схватил её горячей пастью за щёку.

Площадный писчик вспопыхнулся ночью, всё вспомнил, зажёг свечу, принялся за челобитную. Закончил уже перед утром и, едва взошло солнце, помчался к Разбойному приказу. Вызвал своего приятеля на улицу.

   — Петрович, горячая челобитная до государя.

   — От кого?

   — От бабы, вчера окопали.

   — Марыска, что ли?

   — Ну она.

   — Зря трудился. Нет уж Марыски.

   — Как нет? — обомлел площадный. — Её только вчера перед вечером окопали.

   — Ну и что? Ночью бродячая стая псов налетела, разорвали бабу. Съели.

   — А что ж стражи-то? — простонал писчик.

   — Ты что, не понимаешь, сторожа охраняют, чтоб не откопали. А тут псы, животные без понятиев! Это, брат, как суд Божий. А ты чё в расстройстве-то?

   — Как чё, как чё, — истерично крикнул писчик. — За ней мне рубль был. Рубль!

   — Ну что ж, — посочувствовал Петрович. — Не всяка строка серебром звенит. Перетерпишь.

Глава 17 ЭТОТ НЕВОЗМОЖНЫЙ РУССКИЙ

Василий Михайлович Тяпкин, получив подробную бумагу с тайных польско-турецких переговоров, явился к гетману Пацу с протестом:

   — Это что ж, пан гетман, получается? С одной стороны, вы зовёте русских вместе напасть на турок, а с другой, — ведёте тайные переговоры с султаном.

   — Где? С чего вы взяли? — изобразил Пац удивление на лице.

   — Да уж взял, пан гетман, мир не без добрых людей, кто надо и сообщил мне.

   — И всё же, кто это?

   — А вот этого я не могу сказать.

   — Мне для чего узнать хочется, пан Тяпкин, чтоб наказать брехуна.

   — Вот поэтому я и не хочу сообщать его имя. Вы же сами через пана Чихровского просили помощи против турок у государя, обещая продление перемирия. И тут же шлёте пана Карбовского для переговоров с турками.

   — Ах, вам уже и имя резидента известно?

   — Известно, пан Пац.

   — Ну что, — вздохнул обескураженно гетман. — Мы и вправду отправили посланника в Седмиградскую землю, чтобы как-нибудь задержать турок от нападения на Польшу, а между тем мечтаем заключить договор о соединении с царским войском. Если твой государь из подозрительности не хочет соединить своих войск с нашими, то король готов дать заклад какой угодно, готов сына своего отправить в Москву заложником, лишь бы только царское величество велел соединить войска без всякого подозрения и опасения.

   — Ну а если султан даст мир Польше?

   — То королевское величество тебе тотчас об этом объявит.

   — А на каких условиях вы согласны заключить мир с султаном?

   — На условиях возвращения Каменца и всех завоеваний.

   — Но султан наверняка на это не согласится.

   — Тогда делать нечего, — вздохнул Пац. — Уступим всё, чтоб республике не погибнуть. Но за это Бог взыщет на вас, пан Тяпкин, на вашем государстве. Республика в отчаянном положении, а вы переманиваете к себе Дорошенко, забираете наши города: Чигирин, Канев, Черкассы.

   — Что государь наш принял Дорошенко с городами, пан Пац, тому вам удивляться нечего, потому что царское величество отбирает города и народы христианские не у короля и республики, а из-под ига басурманского, под которое вы их сами поотдали ещё по договорам короля Михайла.

   — Но мы вынуждены были, пан Тяпкин, вынуждены, не своей волей, видит Бог.

   — Вот и ныне султан вас за горло берёт, тоже станете уступать не своей волей?

   — Ну тут мы ещё поглядим, пан Тяпкин, — гетман полуобнял Тяпкина, наклонился к уху, сказал негромко: — Может, как другу, пан, всё же скажет, от кого получил ведомость о наших переговорах?

   — Э-э, нет, пан Пац, — молвил Тяпкин, освобождаясь из объятий гетмана. — Сие ни дружбой, ни золотом не продаётся.