Машина тронулась, Соболевский снова протянул Воловичу портсигар, и тот опять взял папиросу, поблагодарив кивком и улыбкой. Курить хотелось страшно, кажется, одну от одной бы прикуривал, как дежурный сантехник у них в редакции. Выпить бы еще! Он почему-то подозревал, что у вежливых товарищей нашлось бы, только Михаил постеснялся, что ему, в общем, было несвойственно. Просто раньше он всегда ставил себя заведомо выше собеседника, любого, а сейчас требовалось принять позу покорности. Вот доберутся до места, тогда можно будет спросить, в медицинских целях. Стресс, мол, совсем задавил…
– Может, сразу и начнете излагать? – предложил Соболевский, когда автомобиль набрал крейсерскую скорость около сорока километров в час и катился по грейдеру плавно, будто по новому асфальту на Тверской. Не зря предки на свои машины листовые эллиптические рессоры ставили, вместо амортизаторов, по здешним дорогам – самое то.
– Без протокола, – добавил через плечо Кочура. – Сразу обрисуется, чей вы клиент, наш или… – он неопределенно повертел над плечом правой рукой. – А может, вы пару глоточков принять согласитесь? Легче разговор пойдет…
И достал из «перчаточного ящика», бардачком в народе именуемого, фляжку. Не какую-нибудь посеребренную, шагреневой кожей обтянутую, с инкрустациями и спецпробочкой-дозатором, а самую простую, армейскую, в сером шинельном чехле.
– Не побрезгуйте, коньячок армянский, пять звездочек, просто в стекле с собой возить неудобно, в дороге всякое бывает.
«Не отравят? – опасливо подумал Волович, – или химией какой угостят…» – и тут же вспомнил, что в двадцатые годы фармакохимия вроде до современных высот еще не поднялась. Да и сами хозяева выпьют, наверное.
– Чего же нет? Я после вас. Гостю первому невежливо…
Соболевский слева понимающе фыркнул, Кочура ничего не сказал, свинтил пробку и приложился как следует. Через плечо протянул Воловичу. Тот теперь чиниться не стал, тренированно заглотнул сразу грамм полтораста, а то вдруг больше не предложат, благо через металл и чехол падение уровня напитка в посудине не видно.
Эдуард Сергеевич (из дворян, наверное, подумал Волович, имя-отчество такие, непролетарские) пить отказался. Не объясняя, просто сделал отстраняющий жест. Возвращая емкость Кочуре, Михаил словчился еще глотнуть. В желудке сразу запекло, а вкуса он, собственно, и не почувствовал. Зато голова поплыла должным образом. И настроение подскочило сразу делений на десять. Живем пока, а жизнь тут может оказаться еще поинтереснее, чем дома!
– Так мы ждем, Михаил Иосифович, – напомнил Соболевский.
Коньяк оказался более чем хорош и после всего пережитого ударил в голову не хуже тетратиопентала или чего-то подобного. В смысле воздействия на речевые центры. Голова пока оставалась почти ясной, но язык распустился…
Впрочем, разговорчивость, сопряженная с некоторой развязностью, вроде как у Хлестакова, в минус человеку засчитывалась достаточно редко. Это Волович знал профессионально. Разве только претендент на серьезную должность в банковской сфере или там в административных структурах должен уметь демонстрировать сдержанность и, как говорится совсем в других кругах, «фильтровать базар». Поэтому он, не стесняясь многословия, начал излагать свою историю, должным образом препарированную и переформатированную. Он сразу признал, что попал в этот мир из будущего, причем параллельного (кратко обрисовав при этом теорию пространственно-временных континуумов, как представлял ее из популярных изданий).
Тут же пояснил, что о событиях вековой примерно, судя по автомобилю и употребляемой терминологии, давности представление имеет самое общее, школьный курс истории порядочно подзабыл, а специально послереволюционной эпохой не интересовался, поскольку все его интересы лежат во второй половине девятнадцатого века, да и то в основном в области литературы и прочих искусств.
Не стал упоминать о случившейся «дома» попытке государственного переворота, вообще постарался обойти тему государственного устройства страны, из которой сюда попал. Сказал только, что мировой революции до сих пор не случилось и коммунизма тоже. Живем, одним словом, в условиях «конвергентного общества», где сочетаются элементы капитализма, социализма и иных формаций, научного обозначения не имеющих.
На это Соболевский со вздохом сказал, что ни к чему иному нынешняя половинчатая политика партии и не может привести, со всеми ее заигрываниями с частным капиталом и мелкособственническими инстинктами, махровыми цветами расцветшими при так называемом НЭПе. А также и с примиренчеством в отношении полумонархической, полудемократической Югороссии.