Фазовый переход. Том 1. «Дебют»

Вот и минувшие с момента встречи «братьев» с агграми и форзейлями двадцать с лишним лет вряд ли прошли напрасно. Что-то ведь за эти годы происходило в стране и в мире, продолжая движение к неведомой цели, и не дано обычному человеку судить, как лично им прожитое и сделанное отразится в веках. Умер солдат, допустим, в ноябре сорок первого на окраинах Москвы и никогда не узнает (если нет загробной жизни), как повлияли на близкое, и не очень, будущее те пять месяцев, что он с товарищами отступал, цепляясь за каждый подходящий пригорок или «водную преграду».

В черном небе, когда умирал он,
Не было и проблеска победы…

Или, как в следующей строфе этого стихотворения Симонова:

Он второй раз погиб в Сталинграде
В первый день, в первый час прорыва,
Не увидев, как мы фашистам
Начинаем платить по счету.
Умирая, другие люди
Шепчут: «Мама» – и стонут: «Больно».
Он зубами скрипнул: «Обидно!» —
Видно, больше всего на свете
Знать хотел он: как будет дальше?

Да и вообще речь не о том, что уже случилось. Главное – на каком рубеже, на какой позиции они находятся сейчас и могут ли что-нибудь сделать для того, чтобы «партия» пошла в нужном направлении?

Снова та же тень сомнения распростерла над «Братством» свои крылья. Кому нужном? Нужном ли? И так далее. И выход в таком положении один – убедить себя, что ты прав. Прав просто потому, что следуешь общему вектору родной, российской истории и совершенно тебе без разницы, что об этом подумает все «прогрессивное человечество». Они – это они, мы – это мы. Как будто хоть когда-нибудь на этом свете за последнюю тысячу лет кто-то «из них», пусть в пьяном бреду, только единожды задумался о благе России и людей, ее населяющих, больше, чем о полноте своей тарелки и кармана.

«Да чтобы вам всем подохнуть, а мне бы всегда чай пить!», так можно воспроизвести мысли «просвещенной Европы» в отношении России и ее народов, слегка перефразируя Достоевского. Что особенно наглядно подтвердила Вторая мировая война и все последовавшие годы вплоть до нынешнего.

Общее представление о положении в своей родной стране, удивительным образом изменившейся за время их отсутствия и одновременно оставшейся почти той же, несмотря на обилие «свобод», товаров в магазинах и автомобилей на улицах, они получили еще несколько лет назад, сразу после эпопеи с Ростокиным и сопутствующих событий[81]. Попробовали даже предпринять кое-какие меры к «исправлению нравов» в не слишком понравившемся им обществе[82].

Получилось далеко не все, и в своем развитии «постсоветская Россия» плавно подошла вот к этому рубежу. К попытке военного переворота, слегка замаскированному под «всенародное восстание», такое же, как прославляемый либеральными историками фашистский мятеж пятьдесят шестого года в Будапеште.

Фест уже предпринял кое-какие неотложные меры, теперь осталось их «довести до ума» по собственному разумению. И уже потом состыковать сделанное с проектом «Мальтийский крест».

И нечего терзаться в сомнениях. Как сказала при второй встрече на Валгалле Даяна, вдруг заговорившая от имени Игроков (кого-то из): «Совет один, и он последний. Думайте, изучайте, анализируйте. Не бойтесь принимать рискованные решения, но всегда готовьте запасной вариант, если что-то пойдет не так. Смысл жизни не в результате, а в самой Игре, тем более что даже бесконечной жизни не хватит, чтобы выяснить, кто победил окончательно…»[83]

Америку сейчас Фест с Воронцовым поставили в интересное положение. Ей фактически не оставили выбора (на что не решались ни советские генсеки, ни «демократические» властители. Разве только Никита Сергеевич во время Карибского кризиса). Либо там контролируемые шайкой Сарториуса «неоконы» и «безродные космополиты» наконец-то устроят «нормальный» переворот и сбросят все псевдодемократические маскарадные костюмы и маски, либо президент Ойяма сделает то же самое. Только не развяжет тотальную мировую войну, а вернется к политике Франклина Делано Рузвельта и его, увы, не осуществившейся договоренности со Сталиным. Точно по формуле В. Высоцкого: «Правую нам, левую – им, а остальное – китайцам»[84].

Фест только что показал Новикову свежий номер вышедшей по инерции, уже после подавления путча, либеральной газетенки, где сотрудничал недоброй памяти Волович, о котором Вадим поведал друзьям много интересного. Как писал Бабель: «О молниеносном его начале и ужасном конце». Шульгина этот персонаж очевидным образом заинтересовал.