Фавориты Фортуны

– Никогда больше не говори этого, женщина, – мягко произнес он.

– Так считает мой отец! – удалось вымолвить ей.

Во рту у нее пересохло. Руки мужа слегка сжали ей горло.

– Твой отец не очень-то жаловал Цинну. Но против Карбона он ничего не имеет, вот поэтому я с радостью убил бы его. Но меня не обрадует, если придется убить тебя. Я не убиваю женщин. Держи язык за зубами, Антистия. К смерти Цинны я непричастен. Это был просто несчастный случай.

– Я хочу уехать к родителям в Рим!

Помпей выпустил ее и оттолкнул от себя:

– Ответ – нет. А теперь оставь меня!

Он ушел, кликнув управляющего. Издалека она слышала, как он отдавал распоряжения тому отвратительному человеку: Антистии воспрещается покидать пределы Помпеевой крепости, когда он уедет на свою войну. Дрожа, Антистия медленно возвратилась в спальню, которую делила с Помпеем два с половиной года как его первая жена – как временное средство для достижения цели. Недостаточно хороша, чтобы быть матерью его детей. И как это она не догадалась об этом раньше, когда вновь и вновь удивлялась, почему он всегда в последний момент выскальзывает из нее, оставляя на ее животе склизкую лужу?

Слезы подступили к глазам. Скоро они потекут, а раз они вырвутся на волю, их будет не остановить часами. Разочароваться в возлюбленном, прежде чем уйдет любовь, – ужасно.

Донесся еще один из тех холодивших душу варварских кличей и наконец голос Помпея:

– Я ухожу на войну, я ухожу на войну! Сулла высадился в Италии, и это – война!

Рассвет едва занялся, когда Помпей, в блестящих серебряных доспехах, сопровождаемый своим восемнадцатилетним младшим братом и Варроном, привел небольшую группу чиновников и писцов на рыночную площадь Авксима. Там, в самом центре, он укрепил штандарт своего отца и стал с плохо скрываемым нетерпением ждать, когда за сборными столами рассядутся секретари, разложат листы бумаги, заострят тростниковые перья, разведут чернила в каменных чернильницах.

К тому времени, как все было готово, собралась такая большая толпа, что площади не хватило, и люди толпились на ближайших улицах и аллеях. Легкий и гибкий, Помпей вскочил на временный помост и встал под штандарт Помпея Страбона с изображением дятла.

– Настала пора! – прокричал он. – Луций Корнелий Сулла высадился в Брундизии, чтобы вернуть себе то, что принадлежит ему по праву, – властные полномочия, триумф, привилегию возложить свои лавры к ногам Юпитера Всеблагого Всесильного на римском Капитолии! В прошлом году, как раз в это время, другой Луций Корнелий, прозванный Цинной, находился недалеко отсюда, пытаясь завербовать ветеранов моего отца. Это ему не удалось. Он умер. Сегодня вы видите меня. И сегодня я вижу многих ветеранов моего отца. Я – наследник Страбона! Его люди – это мои люди. Его прошлое – это мое будущее. Я собираюсь в Брундизий драться на стороне Суллы, ибо его дело правое. Кто из вас пойдет со мной?

Коротко и ясно, с восторгом подумал Варрон. Может быть, молодой человек был прав, когда говорил, что мечом, а не словоблудием завоюет консульское кресло. Казалось, краткость речи Помпея никого не разочаровала в этой толпе. Не успел он закончить свое обращение, как женщины стали расходиться, кудахча о скором отъезде мужей и сыновей. Одни в отчаянии ломали руки, другие уже прикидывали, что положат в вещевые мешки вместе с запасными туниками и носками. Были и такие, что старательно смотрели в землю, скрывая хитрые улыбочки. Шлепками разгоняя стоявших на пути детей, мужчины бросились к столам. Минуту спустя секретари Помпея уже усердно водили перьями по дощечкам.

Сидя на верхних ступенях старого храма Пикуса в Авксиме, Варрон наблюдал за происходящим с удобной позиции. «Неужели они так же охотно записывались в войско косоглазого Помпея Страбона? – думал он. – Наверное, нет. Тот был повелителем, хозяином, трудным человеком, но замечательным командиром. Они, наверное, служили ему преданно, но с тяжелым сердцем. У сына все по-другому. Предо мною – явление, – пришло на ум Варрону. – Охотнее не могли бы идти мирмидоняне за Ахиллом, а македоняне – за Александром Великим. Они любят его! Он – их любимец, их талисман, их дитя и отец».

Кто-то большой уселся рядом с ним на ступеньку. Варрон повернул голову и увидел красное лицо в обрамлении рыжих волос. Два умных голубых глаза оценивающе смотрели на него, единственного незнакомца в этом месте.

– И кто же ты? – вопросил румяный гигант.

– Меня зовут Марк Теренций Варрон, и я сабин.

– Как и мы, да? Во всяком случае, когда-то. – Грубой рукой он махнул в сторону Помпея. – Ты только посмотри на него! Как мы ждали этого дня, Марк Теренций Варрон, сабин! Разве он не соблазн для богини?

Варрон улыбнулся:

– Не уверен, что это подходящее сравнение, но понимаю, что ты имеешь в виду.

– Ах, ты не только господин с тремя именами, ты еще и ученый! Может, ты его друг?

– Может быть.

– И чем же ты зарабатываешь на хлеб, а?

– В Риме я – сенатор, а в Реате развожу племенных кобыл.

– Что? Не мулов?