Фатальный ход

Вряд ли. Откровенная торговля собой подразумевает полное отсутствие моральных принципов. Девушки, отобранные Морталюк, по природе своей мало чем отличаются от лягушек и рыб, мечущих икру. Просчитав свою выгоду, они родят и даже не поинтересуются, кого выносили: мальчиков или девочек. Какая разница? Лишь бы деньги заплатили за год, вычеркнутый из жизни. Деньги, надо полагать, немалые. Помноженные на 27 и приплюсованные к прочим затратам, они дадут в итоге приличную сумму. Не на ветер же их выбрасывает Морталюк? Тогда зачем? Что она приобретает взамен? Возможность пить кровь младенцев?

Задумавшийся Бондарь не сразу отреагировал на голос Реутова, которому, похоже, тоже не давали покоя аналогичные размышления.

– Нет, ты мне скажи, – потребовал он, преодолевая сугроб, за которым начиналась накатанная лыжами трасса, – когда такое было, чтобы все поголовно барышниками заделались? Вот и я туда же… За деньгами погнался, кретин старый.

– Продавать свой труд и продавать себя – разные вещи, – задумчиво произнес Бондарь. – Одному все равно, за что платят: начальству задницу он даже с большим удовольствием лижет, чем работает, поскольку усилий меньше затрачивает. Другой честно пашет. Не вижу в этом ничего плохого.

Мужчины остановились передохнуть. Далеко вверху виднелись крыши построек и опора канатной дороги, но вокруг не было ни одной живой души, и безлюдный ландшафт радовал глаз. Медленно падающий снег напоминал о приближении Нового года. Бондарь машинально нащупал в кармане куртки сигаретную пачку, но закуривать не стал, предпочтя затягиваться чистым воздухом. Реутов стащил с головы лыжную шапочку, охлаждая разгоряченную голову.

– Как ни крути, а я все же продался, – сказал он. – За рупь с полтиной в базарный день. Эх, лучше бы дьявол на мою душу позарился!

– Не надейся, – невесело усмехнулся Бондарь. – Дьявол бы и гроша ломаного за твою душу не заплатил.

– Это почему же? – запальчиво спросил Реутов. – Порченая она, что ли?

– Грешная, товарищ полковник, вдоль и поперек грешная, до последней фибры. Как, впрочем, у любого спецназовца. И у меня в том числе. Для чего дьяволу тратиться, когда у него подобного добра и без того в аду хватает?

– Если и так, – молвил ухмыльнувшийся Реутов, – то в пекле для нашего братаспециальное отделение оборудовано. На манер военного полигона. Нас, смертных, из всех видов оружия молотят, травят, жгут, топят, а мы – живые и помирать никак не желаем. Потому что не было свыше такого приказа.

– И не будет, – закончил мысль Бондарь. – А потому жалеть не о чем. И терзаться ни к чему. От нас не покаяние на этом свете требуется. От нас действий ждут. Конкретных.

– Выходит, так и помрем нераскаявшимися грешниками, капитан?

– Выходит, что так. Но сначала поживем.

– В принципе, не возражаю.

Реутов ухмыльнулся еще шире. Почему бы и нет? Да только жить ему осталось совсем чуть-чуть. Когда Бондарь, не удержавшись от соблазна, все же прикурил сигарету и взглянул на спутника, чтобы продолжить полушутливый диалог, тот явно его не слушал. Реутов вообще находился не здесь, и глаза его, устремленные вдаль, были пустыми и невидящими.

– Эй, – вырвалось у Бондаря.

Сознание отказывалось воспринимать действительность. Зрение зафиксировало голубоватую дырочку во лбу Реутова, но мозг не желал классифицировать отверстие как пулевое. Разве может быть такое? Среди бела дня, в полной тишине? Бред, наваждение, галлюцинация!

– Эй, – повторил Бондарь, протягивая руку к Реутову.

Продолжая смотреть прямо перед собой, тот начал заваливаться назад. Все было как в страшном сне. Бондарь застыл с протянутой рукой. Бессмысленно улыбающийся Реутов плашмя обрушился в снег, не сделав ни малейшей попытки смягчить падение. Боль больше ничего не значила для него. Он вынес ее, столько, сколько было отмерено, и умер. Снег вокруг его головы жадно впитывал кровь, образуя нечто вроде уродливого нимба. Из входного отверстия выступило лишь несколько темно-красных капель.

– Поговорили, – пробормотал Бондарь, выискивая взглядом снайпера, который уложит его.

За пистолет он не взялся. Это было так же бесполезно, как тормошить убитого приятеля. Бондарь не умел воскрешать. Умирать по-настоящему он тоже еще не пробовал, но полагал, что это будет не слишком трудно. Клюнет в переносицу или в сердце прилетевшая неизвестно откуда пуля, и до свидания…

Не страшно.

– Давай! – хрипло крикнул Бондарь, поворачиваясь из стороны в сторону. – Стреляй, сучий потрох! Ну? Где ты? Чего дожидаешься?

На его призывы откликнулись.

Метрах в двухстах выше по склону поднялись со снега три мужские фигуры в маскхалатах. В руках одной из них Бондарь опознал снайперскую винтовку, остальные были вооружены автоматами. Он бросил взгляд влево, вправо, обернулся назад. Людей было около десятка, и все они расположились таким образом, что перекрывали пути к отступлению.

– Пистолет вытащил и положил рядом, – властно распорядился незнакомый мужчина в белом. – Сам мордой в снег.