Парадокс нашей ситуации заключается в следующем: поскольку ничто уже не имеет смысла, то все должно функционировать безупречно. Поскольку нет субъекта ответственности, то ответственность за каждое событие, даже самое незначительное, должна быть всенепременно приписана кому-либо или чему-либо, — ответственны все, плавающая максимальная ответственность налицо и готова инвестироваться в любой инцидент. Каждая аномалия должна быть обоснована, и каждое нарушение должно найти своего виновника, свою преступную связь. Это тоже террор, тоже терроризм: это поиск ответственности, которая несоизмерима с событием, — это истерия ответственности, которая сама является следствием исчезновения причин и всемогущества последствий.
Проблема безопасности, как известно, преследует наши общества и уже давно заменила проблему свободы. Это не столько изменение в философии или морали, сколько эволюция объективного состояния системы:
— относительно шаткое, диффузное, экстенсивное состояние системы продуцирует свободу:
— другое (более плотное) состояние системы продуцирует безопасность (саморегулирование, контроль, feed-back и т. д.);
— дальнейшее состояние системы, состояние пролиферации и сатурации, продуцирует панику и террор.
Здесь нет никакой метафизики: это объективное состояние системы. Можно применить это к автомобильному движению или к системе циркуляции ответственности — без разницы. Свобода, безопасность, террор: мы прошли эти три последовательных стадии во всех сферах. Личная ответственность, затем контроль (когда ответственность берет на себя объективная инстанция), далее террор (обобщенная ответственность и шантаж ответственностью).
Чтобы уладить и прекратить скандал вокруг смерти от несчастного случая (неприемлемой в нашей системе свободы, права и рентабельности), появились крупные системы террора, то есть предупреждения смерти от несчастного случая систематической и организованной смертью. Вот в чем чудовищность и логичность нашего положения: системы смерти кладут конец смерти как случайности. И именно эту логику отчаянно старается сломать терроризм, заменяя систематическую смерть (террор) избирательной логикой: логикой заложника. (Предлагая себя в жертву вместо заложников в Могадишо, Папа Римский также пытался заменить анонимный террор избирательной смертью, жертвоприношением по образу Христова искупления за весь род человеческий, — но это предложение было непреднамеренной пародией, ведь оно означало вариант и модель поведения, которые абсолютно немыслимы в наших современных системах, чьим движителем является как раз не жертвоприношение, а уничтожение, не избранная жертва, а спектакулярная анонимность). Даже в «жертвоприношениях» террористов, пытающихся разрешить ситуацию собственной смертью, нет ничего искупительного, это разве что на мгновение приподнимает вуаль анонимного террора.
Искупать нечего, потому что и те и другие — и террористы и заложники, потеряли свои имена: все они стали неназываемыми.
Нет у них больше и территории. Ведь «пространство терроризма»: аэропорты, посольства — фрактальные, нетерриториальные зоны. Посольство — это ничтожно малое пространство, где можно взять в заложники целое иностранное государство. Самолет — это частица, блуждающая молекула вражеской территории, а значит, уже почти сама территория, а его пассажиры — уже почти заложники, потому что взять в заложники — значит изъять кого-то с его же территории, чтобы вернуть равновесие страха (террора). Террор сегодня повсеместно является нашим нормальным состоянием по умолчанию, и наиболее зримо материализуется он в орбитальном, космическом пространстве, которое отныне повсюду возвышается над нашим пространством.
Мировой порядок определяет теперь no man's land [нейтральная территория] террора: именно из этого, так сказать, экстратерриториального, экстрапланетарного места мир изъят, буквально взят в заложники. Равновесие страха (террора) означает следующее: мир стал коллективно ответственным за тот порядок, который в нем господствует — если что-то серьезно нарушит этот порядок, то мир должен быть разрушен… А откуда можно это сделать наиболее эффективно, как не из мест, находящихся вне мира, то есть со спутников и установок орбитальных ракет? Именно оттуда, с этих не совсем территорий очень удобно нейтрализовать и взять в заложники все земные территории. Мы стали сателлитами наших спутников.
Пространство терроризма не отличается от орбитального пространства контроля. Благодаря спутникам и космическим полетам, как гражданским, так и военным, планетарное пространство стало mise en abyme [принцип матрешки], застыло в неопределенной неизбежности, как заложник в пространстве своего удержания: в буквальном смысле восхищенный [ex-stasié] для того, чтобы в дальнейшем быть уничтоженным [exterminé]3.