Торможу на остреньких носках и опять скольжу взглядом вверх, последовательно: ножки, платье, рыбка моя золотая, грудь, ложбинка манящая, светлая, словно подсвеченная изнутри кожа, подбородок, влажные пухлые губы… Глаза…
Ася… Чего ж ты делаешь?.. Я же сейчас… Я же, блять…
— Что тебе надо здесь? — шипит моя рыбка не молчаливая, тревожно смотрит мне за спину, словно опасается, что нас увидят… Или что кто-то придет сейчас. К ней. Второй вариант явно вернее, судя по ее наряду.
— Привет, Ася, — говорю я хрипло, потому что в горле ком стоит, да и пересохло все от неожиданности, — охуенно выглядишь… Не скучала, смотрю?
— Нет, — отбивает она мой тупой наезд, — это все? Мне пора.
— Ага, я слышал… — киваю я и препятствую закрыванию, давлю ладонью, заставляя Захарову отступить в глубь коридора, захожу и захлопываю дверь.
Хищно оглядываю разгневанно раздувающую ноздри Захарову, в полумраке, в этом своем рыбьем чешуйчатом прикиде смотрящуюся золотистой статуэткой, делаю шаг вперед. На инстинктах, на памяти тела.
— Стоять! — Захарова вытягивает перед собой узкую ладонь, — привычку выработал, что ли? Так отвыкай теперь, гражданин начальник!
Она стебется над прозвищем, которое сама же и дала мне когда-то, усмехается, и глаза блестят злобно и настороженно.
Хочу ее, такую вот, дикую, жесткую, неприступную! Еще больше хочу! До ломоты зубовной, до боли в сердце!
— Привычка за один раз не выработается, — отвечаю я ей, — надо повторять… Регулярно.
И делаю еще шаг.
Захарова так же синхронно от меня.
Мы словно танцуем с ней сейчас, что-то есть ритуальное в этой ситуации, в этих движениях одновременных…
На одну волну настраиваемся.
— Не со мной, товарищ начальник, — шипит она, — у меня уже есть партнер!
— А вот с этого места поподробней, — меня ее слова про партнера бьют, конечно, но не особо. Подготовился чуть-чуть, пришел в себя, пока ехал сюда, — что это за любовь с первого взгляда? А? Такая влюбчивая, Захарова? То в меня, то, стоило мне уехать, сразу другого нашла…
— Ну так ты место освободил… — пожимает она плечами. И теряет бдительность.
Потому что не успевает отследить моего движения к ней.
Вскрикивает, когда прижимаю к стене, не грубо, но жестко. Подхватываю под ягодицы, поднимаю так, чтоб глаза наши на одном уровне были, и, дурея, едва сдерживая себя, чтоб не наброситься, шепчу:
— Я нихера не освобождал… Ты занята, Захарова. Навсегда занята…
Глава 31
— Слова какие… — Захарова быстро приходит в себя. На удивление быстро. Растет, блять. И в голосе дрожи нет, и не отворачивается. И глаза такие… Я с ума схожу, одновременно штырит от нее нереально, стоять тяжело, хочется оттащить по уже привычному маршруту к кровати и там долго и сладко трахать. И в то же время есть внутри острое понимание, что нихера это ситуации не поможет. Нам не поможет. А она ощущает эту мою двойственность, усмехается смело и ядовито, — раньше я бы от счастья потекла.
— А сейчас? — чуть подбрасываю ее под ягодицы, перехватывая одной рукой, и удобно мне, Захарова мелкая же, не тяжелая совсем, а другой рукой провожу по промежности, упакованной в шелк. И никаких колготок, чтоб вы понимали. Блядство, как оно есть. Зима на дворе, а она… Убью. Шелк влажный, и открытие это наполняет меня свирепой животной радостью, — не течешь?
— Нет! — И ладонью по лицу мне! Жестко так! Типа, не лезь туда, куда не приглашали! А я все равно лезу! Непослушный я! — Нет!
— Не пизди, Захарова, — еще разочек по шелку разбойными пальцами, надавливая правильно, там, где нужно, — не на женишка же своего ты так помокрела… Кто он, кстати?
— Тебе какое дело? — она еще раз бьет меня по лицу, но уже как-то вяло, словно гладит… Кайф…
— Хочу знать, какое имя на могиле писать… — А если чуть дальше? А если отогнуть кромку ткани и прямо по влажной гладкости? А?
Глаза Захаровой закатываются, ноги сильнее стискивают мои бедра, а голова беззащитно откидывается назад, на стену, открывая мне доступ к горлу… Моя, блять… Кусну сейчас, так, чтоб все, все вокруг…
— Ты всегда был слишком недалеким, гражданин начальник… — шепчет она, подрагивая в бедрах от моей непрошенной ласки, глаза полуприкрыты, зрачки расширены… Какого хера ты борешься, Захарова? Со мной, с собой? Ты дура совсем?
— Как ты обо мне плохо… — я все же не выдерживаю, присасываюсь по-вампирски к нежной коже шеи, заставляя Захарову сладко вздрогнуть и вскрикнуть. Мне эти звуки, эта реакция — таким кайфом по венам, что не передать! Никакой наркоты не надо, меня от Захаровой штырит! — А ведь говорила, что любишь…
— Глупая была… Жизни не знала-а-а… — стонет она, уже активно подмахивая мне бедрами, насаживаясь на пальцы. И течет. И такая клевая там, внутри, что мне дико уже надо в нее, прямо до боли в поджатых яйцах! Но не могу никак сейчас! Понимаю, если тормозну хотя бы на мгновение, она в себя придет! И разговора не получится! А так хорошо говорим, так душевно!