Глава 30
По номеру я не набираю, а, согласно инструкции, пишу смс со служебного, специально для этих целей выданного номера.
Получаю ответ с адресом и временем встречи, прикидываю: это у меня имеется вечер еще и ночь целая.
Самое время заняться личной жизнью.
В город я прилетел час назад, и ни минуты из этого часа не было потеряно.
Мишка, встретивший в аэропорту, хмуро осматривает мою горящую нездоровым энтузиазмом рожу, кривится:
— Немой заговорил?
— Настоящий друг, — скалюсь я с вызовом, — в отличие от родной крови.
— Дурак, — комментирует Мишка непонятно, кого, то ли меня, идиота, сорвавшегося с учебы ради бабы, то ли Немого, на удивление, не сумевшего удержать язык за зубами.
Я не решаю не отвечать, а Мишка решает не распространять свою мысль.
Так и доезжаем до города, в молчании. И я этому дико рад, потому что распыляться сейчас на разговоры с братом, явно не одобрявшим моего решения, вообще не в тему.
Мне злость надо копить здоровую и решимость, а не вот это вот все.
И, к тому же, я уже взрослый мальчик, сам разберусь со своей личной жизнью. Даже если она летит в задницу.
— Родители вечером тебя ждут, — уже высаживая меня возле дома, в котором находится моя холостятская берлога, радует Мишка.
— А раньше сказать? — злобно рявкаю я, — у меня дела вечером!
— Знаю я твои дела, — холодно парирует брат, — и этим делам на тебя насрать. Брал бы пример, кстати. И вообще, где твои мозги и гордость? — а вот это его уже прорывает, кипит все же по трубам, видно, — поедешь у ее дверей торчать и у ног валяться? Совсем дурак?
— Не твое дело, — я с чувством захлопываю дверцу машины, сплевываю на снег и топаю к дому.
В голове холодно и пусто, а еще ощущается знакомое с детства упрямое “похер на все, пляшем”. Это я еще со школы иногда так закусывался, в критические моменты.
Когда понимаешь, что плохо все, что неправильно… Но назад никак. Просто никак. А значит, надо вперед. И похер на все. Пляшем.
Дома я первым делом раскочегариваю электрокамин, потому что квартира выстудилась до зубовного стука, принимаю душ и пялюсь на себя в запотевшее зеркало. Вздрагиваю от дикого даже для меня взгляда, отворачиваюсь.
Затем кофе, рабочий момент, потому что, если завалю дело, то лучше сразу отправляться на север, зеков пасти, больше мне ничего в системе светить не будет.
И вот теперь, одевшись, смотрю на себя в большое напольное зеркало в прихожке и ощущаю непривычную дрожь в пальцах.
Спешно ищу утерянный за бытовыми вопросами запал, на котором преодолел путь в родной город в рекордные сроки.
Мне бы сейчас очень это пригодилось…
Потому что плана у меня нихера, в голове — пустота, и на краю сознания — острое понимание, что, если Захарова меня сейчас отошьет, то… То что будет? Что?
Похер. Пляшем.
Меня несет, я это ощущаю очень четко и ясно.
И сделать ничего не могу.
Прокляну себя, если не попробую с ней поговорить хотя бы.
Да, я — редкий мудак, да налажал, вспомнить хотя бы мое феерическое прощание с ней. Но, блять… Я все равно ее хочу. И хочу нас вместе.
И я…
Я, кажется, на многое готов ради этого.
На все готов.
А она?
Из зеркального полумрака на меня пялится смурной взлохмаченный тип с дурными глазами. И мне кажется, что в лице его прячется тень неуверенности.
Злюсь, скалюсь на себя в отражение.
Завали, мудак!
Напортачил, исправляй! Исправляй!
“Совсем дурак?” — голос Мишки звучит так отчетливо, словно он за моей спиной, стоит и усмехается презрительно, головой качает. Разочарован в своем младшем. Не ожидал такого…
Да я и сам от себя не ожидал, брат…
Накидываю пальто и выхожу за порог.
Дело надо доводить до конца.
Окна Захаровой горят, значит, дома.
Не позволяю себе задержаться, выкурить для бодрости сигаретку, сразу захожу в подъезд. И у квартиры не торможу.
Звоню, не отрывая пальца от звонка, воскрешая в голове события четырехмесячной давности, когда я вот так же стоял, звонил… А потом поимел растерянную девочку и свалил в закат. Романтичненко. Мудак.
Захарова открывает дверь, как обычно, даже не делая паузы, не задерживаясь, чтоб посмотреть, кто пришел. Словно… ждет кого-то.
И, судя по широко распахнутым в изумлении глазам, явно не меня.
Я замираю перед ней, словно восхищенный постетитель музея перед статуей какой-нибудь античной богини.
Захарова невысокая, пусть и на каблуках сейчас, я — гораздо выше, но ощущение, что смотрю на нее снизу вверх.
Настолько она… Нереальна.
Ошалелый взгляд выхватывает только детали, словно если всю картинку целиком поймать, сложить, то с ума можно сойти.
Но мне и деталей этих перебор. Мозги плывут и плавятся.
Потому что Захарова… На всю жизнь картинка в памяти отпечатается.
Именно так, кусками, деталями.
Волосы, светлые, поднятые высоко, убранные в небрежную прическу, красивыми локонами по белой шее… Длинные сверкающие серьги. Платье… Тонкие лямки, золотистое, словно из чешуек золотой рыбки состоящее… Короткое. Ноги… Блять… Сапожки на каблуке…