Фаталист

– Вот как? Ах да, любопытство! Вы, вероятно, желаете, чтобы я его удовлетворил. Мне сразу стало ясно, что вы большой любитель разгадывать загадки.

Григорий Александрович невольно усмехнулся: вот опять его так назвали.

– Вас задели мои слова? – спросил Раевич. – Я не желал вас обидеть.

– Нет, нисколько.

– Итак? – Банкомет улыбнулся одними только губами. – Спрашивайте.

– Для чего вам это нужно? Вы богаты, влиятельны. Я слышал, у вас много могущественных друзей. Будущность ваша обеспечена, а острые ощущения можно добыть и менее рискованными способами.

– Да разве я чем-то рискую? – удивился Раевич. – Ведь не я убиваю.

– А если на вас донесут?

Банкомет рассмеялся.

– Так ведь кто поверит, что я готов заплатить сто тысяч за душу?! Большинство усомнится даже в том, что я вообще ставил такую сумму на кон.

– Одному человеку, может, и не поверят. А если двое или трое донесут?

Раевич пожал плечами.

– Такого не бывало до сих пор. Никому неохота идти на эшафот ради того, чтобы и меня туда свести. Каждый, прежде всего, за собственную шкуру трясется.

– И никто не попадался?

– Ни разу.

– Вы так и не сказали, для чего вам это, – напомнил Григорий Александрович.

Раевич вдруг посерьезнел.

– Я хочу быть счастливым. Вот и все, – сказал он.

Такого ответа Печорин не ожидал.

– Да в чем же тут счастье? – спросил он.

– Чтобы это понять, надобно разобраться, что такое счастье. Думаю, каждый считает по-своему. Для меня, например, это насыщенная гордость.

– Как так?

– Извольте, я поясню. Если б я почитал себя лучше, могущественнее всех на свете, я был бы счастлив. Думаю, большинство сказало бы, что стремиться к абсолютной власти есть зло. Что ж, возможно, они были бы правы. Это не имеет значения.

– Что же имеет?

– Идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности. Тот, в чьей голове родилось больше идей, действует больше других. От этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума – точно так же, как человек с могучим телосложением при сидячей жизни и скромном поведении умирает от апоплексического удара. Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии. Душа знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит.

– Значит, без власти вы бы не чувствовали себя живым?

– Именно, Григорий Александрович, именно! Лишь живущим. Этого мало. Наверняка вы и сами ощущали временами нечто подобное, иначе зачем бы вам было испытывать судьбу?

– С кем же вы играете? Не с такими же, как Грушницкий или Карский.

Раевич рассмеялся. В глазах у него мелькнули злые огоньки.

– Разумеется, нет! И даже не с такими, как вы, уж простите. Я знаю, что вы о себе мнения самого высокого. Однако ж, и вы – лишь инструмент на моем пути. Нет, ставка куда больше, чем души любителей поиграть со смертью. Зачем они мне без высшей цели?

– И какова же цель?

Раевич прищурился.

– С чего бы мне вам отвечать?

– Да с того, что она мне, кажется, известна.

Банкомет снисходительно улыбнулся. Не поверил.

– Ну так поделитесь своей догадкой.

– Полагаю, при помощи машины, которую вы прячете в подвале, вы собираетесь подчинить душу одной из великих княжон, а затем шантажировать Императорский дом. Таким образом вы и обретете ту власть, которая, как вы полагаете, сделает вас счастливым. Вот только мне хотелось бы знать, как вы расплатитесь с Сатаной за то, что он вас научил, как изготовить эту…

Григорий Александрович не договорил, потому что Раевич медленно поднялся из-за стола. Лицо у него совершенно изменилось: сквозь человеческие черты проступило то звериное, что Печорин заметил раньше: надбровные дуги увеличились и выдвинулись вперед, нос уменьшился, а челюсть вытянулась; глаза же стали раскосыми, с вертикальными зрачками.

Изо рта, а вернее, пасти, раздалось низкое рычание.

– Как ты… пронюхал?! – голос у Раевича тоже изменился: теперь он заставлял воздух в комнате вибрировать.

– Догадался. – Григорий Александрович сунул руку в карман, где лежал револьвер.

– И пришел сюда сказать мне об этом? Не подумал, что можешь подохнуть?!

– Сначала вы должны мне сто тысяч, – стараясь говорить хладнокровно, ответил Печорин. – Таков договор.

Раевич вдруг успокоился. Лицо его приобрело прежний вид. Даже удивительно, насколько быстро происходила трансформация: словно кости черепа не участвовали в ней, а изменения были лишь иллюзией.

Банкомет сел в кресло, вцепившись пальцами в подлокотники – только это и выдавало его ярость.

– Ты их получишь! – сказал он глухо. – Я расплачусь с тобой немедленно!

– Мы перешли на «ты»?

– Вы, смертные, – жалкие букашки! – презрительно ответил Раевич. – А ты еще и мертвец!

– Помнится, вы говорили, что сами не убиваете, – напомнил Григорий Александрович. Ему вдруг пришло в голову, что револьвер может и не защитить его. Если Раевич – кем бы он ни был на самом деле – смог оживить Грушницкого, то уязвим ли он сам для пуль?

– Для тебя я сделаю исключение, – ответил Раевич.

Он выдвинул ящик стола и вынул четыре пачки банкнот.

– Твой выигрыш, – сказал он, придвигая их к Печорину.

Тот не шелохнулся.