Марси! Я не мог спрыгнуть с балкона. Меня это ужасно мучило, потому что Марси не ждало ничего хорошего, если она была ещё жива. Но я побежал вдоль балкона, надеясь найти какой-нибудь путь вниз. Никакого пути вниз не было. А это было единственное, что мне оставалось искать, потому что Считалка теперь тоже исчез.
Шим топал за мной. Мы обежали почти ползала – пути вниз всё ещё не было. Потом я завидел его впереди и, скорее, скатился, чем сбежал по этим потайным лестницам. И когда я вылетел на пустой пол – никого, совсем никого. Я даже нагнулся и ощупал квадраты, где они стояли, простучал их, думая, что под ними могут быть люки, куда они как-то провалились. Но плиты были сплошными. Тогда я было решил, что у меня крыша поехала, как у Ала – и без всяких таблеток. Я уселся, обхватил голову руками, пытаясь думать.
– Я их видел, они были здесь – а потом их не стало. – Шим топнул по одному из квадратов. – Куда они делись?
Если он тоже это видел, значит, я не свихнулся. Но тогда должен быть ответ. Я постарался вспомнить всё, что видел – эта дурацкая песня… потом они маршировали… потом другая дурацкая песня…
Я встал.
– Они куда-то ушли. А если есть дверь, её можно открыть.
Я не должен поддаваться ярости, я должен что-то придумать, и прямо сейчас. Нет пользы в том, чтобы просто хотеть поймать Считалку и бить его головой об пол.
– Слушай сюда, Шим. Нам надо разобраться, что случилось. Я останусь здесь и осмотрюсь. Ты двигай назад, найди остальных парней и приведи их сюда. Когда этот Считалка покажется, я его возьму!
– Не слишком-то это умная мысль – оставаться здесь одному, Лью.
– Я могу спрятаться. Но не хочу потерять его, когда он вернётся. Тогда я смогу следить за ним, пока вы не подвалите.
План, возможно, и правда не блестящий, но это было лучшее, что я мог придумать. И я надеялся как-нибудь справиться, пока всё как-то не образуется, и мы сумеем найти дорогу к Марси и остальным малышам.
Шим ушёл. Я знал, что он рад убраться отсюда, но он вернётся. Шим ещё ни разу не слинял ни от одного поручения. Тем не менее мне лучше быть настороже.
Я закрыл глаза. Иногда, если думаешь о довольно трудных вещах, то видишь их, как картинку в голове. Вот… шестеро малышей, а потом перед ними вихляющийся взад-вперёд Считалка, его костюм сплошь блестит и сияет, и он поёт – поёт про Лондонский мост…
Открыв глаза, я изучил плиты. Малыши сидели или возились здесь, здесь и здесь. А он был вон там. Я протянул руку, словно показывал это кому-то ещё.
Лондонский мост? Лондон был другой город… где-то далеко отсюда. Когда города совсем закрылись от плохого воздуха, так они иногда переговаривались по телесвязи. Теперь ей не пользовались – в каждом всё было одинаково плохо.
Города умирали, когда разбивались дыхалки – те, в которых с самого начала было хуже всего. В других – кто знает, что там случилось? Может, нам здесь повезло, может, нет. Но наши дыхалки всё ещё работали – только случались чумные поветрия, и люди умирали. После того как умерло всё старичьё, воздуха стало гораздо больше.
Но Лондон раньше был городом. Лондонский мост? Мост в другой город? Но как можно ступить с плиты на мост, который нельзя ни увидеть, ни пощупать? Серебро… Золото… У нас имелись золотые и серебряные вещи, мы брали их в старых лавках. Мои тикалки были золотые.
Во всей песне вроде бы был какой-то смысл, только я его не улавливал. Но в другой, которую он пел, когда они выстроились на плитах… Я закрыл глаза, пытаясь вспомнить их движения, и двинулся к квадрату, где стояла Марси – последнему справа, ступая по разноцветным плитам, как это – я помнил – делала она.
Ага, я едва из шкуры не вывернулся, потому что этим плитам не было до меня никакого дела. Я прыгал, прыгал – нет огней. Выходит, огни имели значение. Может, и песня тоже…
Я был уже почти у плиты, где стоял Считалка, но прежде чем я её достиг, он вернулся! Он весь сиял голубым и золотым, так что глазам было больно, и просто стоял, глядя на меня. У него не было ни станнера, ни пыхалки, ни даже заточки. Я мог прирезать его, как трубокрысу. Только если я это сделаю, то никогда не найду Марси, поэтому я должен узнать, что у него на уме.
Затем он отвесил мне поклон и произнёс нечто, в чём смысла было не больше чем у Ала, дошедшего до ручки.
Я оставил заточку за поясом, но это не значит, что я не мог её достать. Я лёгкий, но быстрый, и могу уделать любого парня в нашей орде. Они слишком долго думают, прежде чем прыгнуть. Он всё ещё разглагольствовал, когда я на него бросился.
Это было – словно врезаться головой прямо в стену. Я и пальцем до него не дотронулся, просто отлетел назад и свалился на пол с таким грохотом, что вокруг меня ветер поднялся. А он всё так же стоял, хладнокровно, как сосулька, и покачивал головой, будто не верил, что какой-то парень может быть так глуп, чтобы наброситься на него. Хотел бы я теперь на худой конец иметь пыхалку, но у меня давно уже никакой не было.