Фарт

Вахмистр поглядел в море. Неизвестный пароход стоял на тихой воде лимана в версте от берега. С борта, обращенного к берегу, спускали шлюпку. Вахмистр видел, как в шлюпку уселись два гребца. На палубе парохода прохаживались еще два или три человека, и вахмистр решил дождаться прибытия шлюпки, чтобы проверить паспорта и выяснить название судна.

Когда шлюпка подошла к пристани, со дна ее поднялись четыре человека с винтовками. Вахмистр не успел и слова вымолвить, как его обезоружили, избили и на чистом русском языке приказали не трогаться с места.

Вахмистр вытер кровь с лица и повиновался. Он угрюмо глядел на то, как с парохода спускают вторую шлюпку и как бегут с пристани сторожа. Никто из высадившихся не стал гнаться за ними, и вахмистру долго было видно, как старики бегут по дороге, скользя и оступаясь.

Со второй шлюпки на пристань высадилось еще семь человек. Люди одеты были все одинаково — в длиннополых прорезиненных плащах с белыми костяными пуговицами. У шестерых за плечами поверх плащей висели винтовки и сабли на боку, а у седьмого был стек в руках и под плащом топорщилась кобура. Это был офицер. В нем вахмистр признал немца. Национальность других он определить не сумел.

Вахмистр повернул голову налево, и низкий, голый, песчаный берег, над которым поднимались деревенские крыши, поросшие увядшей травой, и гнезда аистов, сплетенные из толстых прутьев, и купы кленов с опавшими листьями, и вся земля, на которой он жил, показались ему такими хорошими, родными, а положение, в котором он очутился, таким отвратительным и стыдным, что он прослезился. Стесняясь нахлынувших чувств, томясь от беспомощности, неизвестности и досады, что так легко дал себя обезоружить, вахмистр толкнул ближайшего человека, свалил другого, но затем на него навалились четыре или пять приезжих, сбили с ног, а офицер придавил его коленом к мокрой земле. Он сказал затем что-то сквозь зубы на незнакомом языке и связал вахмистру кисти рук тонким ремешком из белой кожи.

Один из людей отряда, пожилой коренастый мужчина с наголо обритой головой и черными пронзительными глазами, время от времени заговаривал с офицером по-немецки. Вахмистр много лет батрачил у немецких колонистов и немного понимал язык. Из замечаний, которыми обменивались офицер и бритоголовый, вахмистр понял, что отряд не румынский, а турецкий и что он намеревается пробраться на север и подорвать железную дорогу Бендеры — Рени. Два или три раза бритоголовый заговаривал о том, что вахмистра нужно прикончить. Офицер возражал, и вахмистр понял его так, что офицер рассчитывает использовать вахмистра в случае, если отряд столкнется с полицейскими или пограничными частями. Как бы там ни было, вахмистр видел, что положение его скверное, но о смерти он не думал. Он думал сейчас о том, какой он дурак, дал себя провести, и о том, когда удобнее выбрать время для побега.

Тем временем два первых гребца пригнали к пароходу баркас, который они взяли у пристани, и с парохода на баркас стали на лебедке спускать лошадей. Баркас сделал несколько рейсов. На баркасе с лошадьми к пристани прибыли еще люди. Некоторые были с пиками. Вахмистр, поднятый с земли ударом сапога, пересчитал про себя прибывших. Всего было двадцать три человека.

С парохода подали сигнал синим флажком. Офицер махнул в ответ стеком. На пароходе подняли пары, он развернулся на месте и ушел в море.

Офицер толкнул вахмистра:

— Айда за мной!

Он подал команду людям и вскочил на коня. Вахмистр со страхом подумал о том, как он со связанными руками, пеший, будет поспевать за всадниками на хороших лошадях. Но офицер, видимо, об этом не беспокоился. Он продел между руками вахмистра длинный пояс, ударил пленника стеком и тронул коня.

Вахмистр побежал рядом, вздевая руки, так как то и дело оступался на размытой земле, и ремни, которыми были связаны его кисти, больно врезались в кожу.

«Уж лучше бы пристрелил, собака», — думал вахмистр, и ему было очень горько, что такая история произошла с ним на родной земле.

В это время послышался скрип телеги. К пристани ехал молдаванин с сеном. Босой, в высокой бараньей шапке, он сидел на возу, помахивая вожжами, и не подозревал о грозящей опасности.

Вахмистр крикнул ему:

— Эй, парень, вертай назад!

Но поворачиваться было поздно. Офицер подал команду, поднявшись на стременах. С гортанными выкриками люди в непромокаемых плащах окружили молдаванина. В неописуемом страхе крестьянин скатился с воза и упал на колени. Не обращая на него внимания, несколько всадников спешились и выпрягали из воза лошадь. Офицер приказал вахмистру сесть на лошадь молдаванина. Вахмистр сказал:

— Да как я сяду, когда у меня руки связанные?

Тогда офицер выхватил шашку и ловким ударом рассек ремешок на кистях вахмистра.

Вахмистр сел на лошадь молдаванина, спешенные вскочили на своих коней, и отряд на рысях двинулся к северу. Молдаванин стоял на коленях в грязи перед возом с опущенными оглоблями и кричал им вслед, протягивая руки. Слезы катились по его черным, небритым щекам.