«Обманывают меня!» — подумал наследник. Он приказал рабочим вернуться в казармы и, по-прежнему не замечая номарха, ушел к себе во дворец.
— Ты тоже скажешь мне, — обратился он по дороге к Тутмосу, — что эти люди — рабочие из Сехема?
— Они же сами тебе сказали! — ответил Тутмос.
Рамсес велел подать лошадь и поехал к своим полкам, стоявшим лагерем за городом.
Весь день он провел, обучая солдат. Около полудня на площадке для учений в сопровождении номарха появилось несколько десятков носильщиков с шатрами, утварью, едой и вином. Но наместник отправил их обратно, в Атриб. Когда же наступило время обеда для солдат, он велел подать себе овсяные лепешки с сушеным мясом.
Это были наемные ливийские полки. Когда наследник к вечеру велел им оставить оружие и простился с ними, ему казалось, что солдаты и офицеры сошли с ума. С кликами «живи вечно!» они целовали ему руки и ноги, устроили носилки из копий и плащей и с песнями донесли до дворца, споря по дороге за честь нести его на плечах.
Номарх и провинциальные чиновники, видя восторженную любовь ливийских варваров к наследнику и его милостивое отношение к ним, встревожились.
— Вот это повелитель!.. — шепнул Софре великий писец. — Если б он захотел, эти люди перебили бы мечами нас и наших детей…
Огорченный номарх вздохнул, мысленно обращаясь к богам и поручая себя их милостивому покровительству.
Поздно ночью Рамсес вернулся в свой дворец, где прислуга сообщила, что ему отвели под спальню другую комнату.
— Это почему?
— Потому что в том покое видели ядовитую змею, которая спряталась так, что ее невозможно найти.
Новая спальня помещалась во флигеле, прилегавшем к дому номарха. Это была четырехугольная комната, окруженная колоннами. Алебастровые стены ее были покрыты цветными барельефами, изображавшими внизу растения в горшках, а выше — гирлянды из листьев оливы и лавра.
Почти посередине стояло широкое ложе, отделанное черным деревом, слоновой костью и золотом. Спальня освещалась двумя благовонными факелами. Под колоннадой стояли столики с вином, яствами и венками из роз. В потолке было большое четырехугольное отверстие, задернутое холстом.
Рамсес принял ванну и улегся на мягкой постели. Прислуга ушла в отдаленные комнаты. Факелы догорали. По спальне пронесся прохладный ветер, насыщенный ароматами цветов. Где-то вверху послышалась тихая музыка арф.
Рамсес поднял голову.
Холщовая крыша спальни раздвинулась, сквозь прорезь в потолке показалось созвездие Льва и в нем яркая звезда Регул. Музыка арф стала громче.
«Уж: не боги ли собираются ко мне в гости?» — подумал с усмешкой Рамсес.
В отверстии потолка блеснула широкая полоса света, яркого, но не резкого. Немного спустя вверху показалась золотая ладья с беседкой из цветов; столбы ее были увиты гирляндами из роз, а кровля украшена фиалками и лотосом. На обвитых зеленью шнурах золотая ладья бесшумно спустилась на пол; из цветов вышла нагая женщина необычайной красоты. Тело ее казалось выточенным из белого мрамора, а янтарные волны волос упоительно благоухали.
Выйдя из своей воздушной ладьи, она преклонила колени.
— Ты — дочь Софры? — спросил ее наследник.
— Ты угадал, государь…
— И, несмотря на это, пришла ко мне!..
— Молить, чтобы ты простил моего отца… Он несчастен!.. С полудня он в отчаянии проливает слезы, лежа во прахе.
— А если я не прощу его, ты уйдешь?
— Нет, — тихо прошептала девушка.
Рамсес привлек ее к себе и страстно поцеловал. Глаза его горели.
— За это я прощу его, — сказал он.
— О, какой ты добрый, — воскликнула девушка, прижимаясь к царевичу. Потом прибавила, ласкаясь: — И прикажешь возместить убытки, которые причинил ему этот сумасшедший рабочий?..
— Прикажу!..
— И возьмешь меня к себе во дворец?
Рамсес посмотрел на нее.
— Возьму, ты прекрасна.
— В самом деле?.. — ответила она, обвивая руками его шею. — Посмотри на меня поближе… Среди красавиц Египта я занимаю лишь четвертое место.
— Что это значит?
— В Мемфисе или неподалеку от Мемфиса живет твоя первая. К счастью, она еврейка. В Сехеме — вторая…
— Я ничего об этом не знаю, — заметил Рамсес.
— Ах ты, голубь невинный! Наверно, не знаешь и про третью, в Оне?..
— Она разве тоже принадлежит моему дому?
— Неблагодарный! — воскликнула красавица, ударив его цветком лотоса. — Через месяц ты скажешь то же обо мне… Но я не дам себя в обиду…
— Как и твой отец…
— Ты еще не простил его? Помни, я уйду…
— Нет, останься… останься!..
На следующий день наместник присутствовал на празднике, которым почтил его Софра, похвалил перед всеми его управление провинцией и, в награду за убытки, причиненные пьяным работником, подарил половину сосудов и утвари из тех, что преподнесли ему в городе Оне.
Вторую половину этих подарков получила дочь номарха, красавица Абеб, уже как придворная дама. Кроме того, она заставила выдать себе из казны Рамсеса пять талантов на наряды, лошадей и рабынь.
Вечером наследник, зевая, сказал Тутмосу:
— Царь, отец мой, преподал мне великую истину: женщины стоят дорого!
— Хуже, когда их нет, — ответил щеголь.
— Но у меня их четыре, и я даже не знаю, как это случилось. Двух я бы мог уступить…
— И Сарру тоже?