Фараон

– Еще бы, у меня на спине до сих пор остались следы их палок… – ответил царевич.

– Но ведь и твой дед, мой отец, ныне живущий с богами Аменхотеп, был верховным жрецом и пользовался большим влиянием в стране.

– Именно потому, что я внук и сын властелинов, я не могу примириться с властью Херихора…

– Но эту власть вручил ему твой дед, святой Аменхотеп…

– А я его свергну!

Мать пожала плечами.

– И ты, – промолвила она с грустью, – хочешь командовать корпусом? Ведь ты же избалованная девчонка, а не муж и военачальник.

– Как ты сказала?… – перебил ее царевич, с трудом сдерживаясь, чтобы не вспылить.

– Я не узнаю моего сына. Я не вижу в тебе будущего повелителя Египта!.. Династия в твоем лице будет, как челн без руля… Ты удалишь от двора жрецов, а кто же у тебя останется?… Кто будет твоим оком в Нижнем и Верхнем Египте? За рубежом?… А ведь фараон должен видеть все, на что только падает божественный луч Осириса.

– Жрецы будут моими слугами, а не министрами…

– Они и есть самые верные слуги. Их молитвами отец твой царствует тридцать три года и избегает войн, которые могли быть пагубными.

– Для жрецов!..

– Для фараона, для государства, – перебила царица. – Ты знаешь, в каком положении наша казна, из которой ты в один день берешь десять талантов и требуешь еще пятнадцать?… Ты знаешь, что, если бы не самоотверженность жрецов, которые для казны даже у богов отнимают настоящие драгоценные каменья, заменяя их поддельными, – царские поместья были бы уже в руках финикиян?…

– Одна удачная война обогатит нашу казну, как разлив Нила – наши поля.

Царица рассмеялась.

– Нет, – сказала она, – ты, Рамсес, еще такой ребенок, что нельзя даже считать грехом твои безбожные слова. Займись, пожалуйста, своими греческими полками и поскорее освобождайся от еврейской девушки. А политику предоставь… нам.

– Почему я должен освободиться от Сарры?

– Потому что, если у нее родится от тебя сын, могут возникнуть осложнения в государстве, где и без того много хлопот. А на жрецов, – прибавила она, – можешь сердиться, лишь бы ты не оскорблял их публично. Они знают, что приходится многое прощать наследнику престола, особенно когда у него такой строптивый нрав. Но время все успокоит, во славу династии и на пользу государству.

Рамсес задумался и вдруг спросил:

– Значит, я не могу рассчитывать на деньги из казны?

– Ни в коем случае! Верховный писец уже сегодня вынужден был бы приостановить выплату денег, если бы я не дала ему сорок талантов, которые прислал мне Тир.

– Как же мне быть с армией?… – сказал царевич, нетерпеливо потирая лоб.

– Удали от себя еврейку и попроси у жрецов… Может быть, они дадут тебе взаймы.

– Никогда! Лучше возьму у финикиян.

Царица покачала головой.

– Ты – наследник престола. Делай как хочешь… Но предупреждаю, тебе придется дать большой залог, а финикиянин, став твоим заимодавцем, уже не выпустит тебя из рук. Он коварнее еврея.

– Для покрытия таких долгов хватит небольшой части моего собственного дохода.

– Посмотрим… Я искренне хотела бы тебе помочь, но у меня нет… – сказала царица, печально разведя руками. – Поступай как знаешь, но помни, что финикияне пробираются в наши поместья, как крысы в амбары: стоит одной пролезть в щелку – и за ней придут другие.

Рамсес не спешил уходить.

– Ты хочешь сказать мне еще что-нибудь? – спросила царица.

– Я хотел бы только узнать… Сердце говорит мне, что у тебя, матушка, есть какие-то планы относительно меня. Какие?

Царица потрепала его по щеке.

– Не сейчас!.. Еще слишком рано!.. Ты пока свободен, как всякий знатный юноша в нашей стране. Ну и пользуйся этим. Но, Рамсес, придет время, когда тебе придется взять жену, дети которой будут детьми царской крови, а старший сын – твоим наследником. Вот об этом времени я и думаю…

– И что же?

– Пока еще ничего определенного. Во всяком случае, политическая мудрость подсказывает мне, что твоей женой должна быть дочь жреца…

– Может быть, Херихора? – рассмеялся царевич.

– А почему бы и нет? Херихор очень скоро станет верховным жрецом в Фивах, а его дочери сейчас всего четырнадцать лет.

– И она согласилась бы занять при мне место еврейки? – с иронией спросил Рамсес.

– Надо постараться, чтобы люди забыли эту твою ошибку.

– Целую твои ноги, мать, и ухожу, – сказал Рамсес, хватаясь за голову. – Я столько тут наслышался странных вещей, что начинаю опасаться, как бы Нил не поплыл вспять к порогам или пирамиды не передвинулись в восточную пустыню.

– Не кощунствуй, дитя мое, – проговорила шепотом царица, с тревогой глядя на сына, – в этой стране видали и не такие чудеса.

– Не те ли, – спросил с горькой усмешкой сын, – что стены царского дворца подслушивают своих хозяев?

– Случалось, что фараоны умирали, процарствовав всего несколько месяцев, и гибли династии, правившие девятью народами.

– Потому что эти фараоны ради кадильницы забывали о мече, – ответил царевич.

Он поклонился и вышел.