Фараон

— Я понял, отец, — отозвался Цезарион.

Он попросил позволения называть императора отцом, и Антоний сказал в ответ, что это будет честью для него, если сын человека, которого называл отцом он сам, станет именовать отцом его.

— А тот человек, который сейчас именует себя Цезарем? — спросил Цезарион. — Он хочет править этой империей вместе с нами?

Антоний и Клеопатра переглянулись. Они договаривались не пугать детей и не делиться с ними своим беспокойством по поводу двуличия Октавиана. Кроме того, они надеялись, что, когда они разобьют парфян и под их властью окажутся земли от западных границ Египта до Инда, от Судана до северных областей Греции и Балкан, Октавиан сочтет более разумным сотрудничать с ними.

— Он отвечает за Рим и земли Италии и за страны, расположенные на том берегу Средиземного моря, на западе, — ответил Антоний. — Они далеко отсюда, и им нужен правитель, который находился бы поближе к ним. А мы будем жить в Александрии и заботиться о востоке.

— Я постараюсь стать достойным наследником твоих трудов, — сказал Цезарион Антонию.

Клеопатра улыбнулась. Именно это она могла бы сказать своему отцу, тем же пылким и искренним тоном.

— Иди ко мне, мальчик, — сказал Антоний, сгреб стройного отрока в охапку и взъерошил ему волосы. — Ты слишком серьезен для столь юных лет. Почему бы тебе не найти себе какое-нибудь развлечение?

— Мне хотелось бы отправиться на войну вместе с тобой, — сказал Цезарион, поправляя свой хитон. — Мне хотелось бы присутствовать при том, как ты возьмешь этот древний город, Фрааспе, где парфяне хранят свои сокровища.

— В свое время, — отозвался император. — В свое время все мои сыновья будут призваны служить вместе со мною. Но это произойдет тогда, и только тогда, когда они по праву смогут назвать себя мужчинами.

— И у тебя не будет предубеждения против меня? Ведь я не так хорошо гожусь в солдаты, как мой брат, — заметил Цезарион, бросив взгляд на более рослого, более мускулистого Антулла. — Он постоянно побеждает меня в фехтовании и в беге. Если бы я не был его братом, он бы убил меня!

— Знаешь, что я тебе скажу, мальчик мой? — произнес Антоний. — Не было на свете более яростного и более опасного бойца, чем твой отец. А он был человеком худощавым и болезненным. Цезарь преподал нам величайший из уроков военного искусства: он показал нам, что лучшее оружие человека — это его разум. Ты унаследовал его ум и, как и он, научишься использовать свои физические особенности к своей выгоде. Я в этом уверен.

Цезарион ушел с этой встречи, преисполнившись уверенности в собственных силах. «В точности как и любой из людей Антония», — подумала Клеопатра. Никто не мог устоять перед обаянием Антония, и всякий после расставания с ним как бы становился больше, чем был до встречи. Таков его дар. Точно так же, как Цезарь обладал способностью вызывать в людях благоговейный страх и трепет, Антоний внушал им уверенность в собственных силах. Клеопатра восхищалась обоими дарованиями, но так и не могла решить, какой же из них более полезен для ее дела.

Когда Клеопатра прибыла со своими припасами в селение Левку, Антоний уткнулся лицом ей в колени и расплакался, словно ребенок. Этот упадок духа встревожил ее. Человек, которому она доверила свою жизнь и свое будущее, плакал над тысячами солдат, погибших от безжалостных парфянских стрел и от предательского снега, обрушившегося на них в Армении. Большинство солдат Антония были родом из более теплых краев и никогда не сталкивались с подобными условиями.

А кроме того, их союзник Монес предал их и увел обозы, загруженные необходимым для осады снаряжением, когда Антоний и большая часть его легионов отправились к Фрааспе более коротким путем.

Когда они прибыли туда, оказалось, что город хорошо укреплен и для того, чтобы взять его, необходима осадная техника. Они попытались самостоятельно построить ее, используя имеющиеся в окрестностях дерево и камень, но этого оказалось недостаточно. Они не смогли взять Фрааспе и потому повернули назад, а в горах им пришлось иметь дело со снежными бурями, парфянскими лучниками и нехваткой продовольствия.

Теперь Антоний оплакивал собственные промахи.

— Эти смерти — на моей совести! Если бы только я принял решение о высадке раньше, мы могли бы добиться победы до наступления зимы.

— Но ты не мог знать, что этой зимой поднимутся такие бури, каких тут не видели уже несколько десятков лет, — возразила Клеопатра. — Подобные вещи не предскажешь. И тебе пришлось ждать, пока Канидий проведет переговоры с Мидией и добьется безопасного прохода. Ты избрал совершенно правильную стратегию, император. Войну не проводят с налета!

Антония ее уговоры не успокоили. Если бы только он не решил оставить тяжелый груз позади, под малой охраной!

— Но у тебя не было выбора, император, — сказала Клеопатра. — Ты не мог допустить, чтобы вся армия еле ползла, приноравливаясь под скорость обоза, особенно когда тебе пришлось сражаться с погодой.

— Возможно, — согласился Антоний. — Но я заключил договор с Монесом. Я был уверен в его надежности, хотя бы потому, что ему все это на руку.