Утром, когда нежная азиаточка, измученная бурно обретенной чувственностью, еще спала в нашей широкой семейной кровати, я достала из-за образа Казанской Божьей Матери шкатулку с моими безделушками и перед уходом поцеловала девочку в ее чистый лобик. Нет, я не жалела ни о чем, но и продолжения не желала. Я же не знала, что мои обидные слова про молодых дружков Алсу запали в подозрительный Федин мозжечок, и он перед отъездом на всякий случай поставил в спальне скрытую камеру! Не знала я и того, что отец Яков уговорил своего прихожанина – вице-президента Академии наук Полумесяца пристыдить Лапузина, и тот, испугавшись огласки в научных кругах, пообещал выбросить мне десять процентов от общего имущества. Алсу позвонила в тот же вечер и умоляла о новой встрече. Но нам нельзя было видеться, во мне медленно распускалась смертельная орхидея запретной неги. Отцу Владимиру о случившемся я рассказывать не стала. Зато отец Яков, выслушав, долго хохотал и признался, что в его исповедальной практике такого случая еще не было. Да, брошенные жены мстили в сердцах с сантехниками и лучшими друзьями, но чтобы затащить в постель любовницу мужа! Ха-ха! Он посерьезнел и наложил на меня епитимью: покаянный канон и десять земных поклонов перед сном…
– И все? – удивился Кокотов.
– А чего вы хотели? Не отлучать же меня от церкви! Мой друг, не будьте гомофобом!
– А Алсу?
– О, она звонила снова и снова, говорила, что не может без меня жить. Я пошла к психоаналитику. Он отнесся к случившемуся очень серьезно, предупредил: связь надо немедленно прекратить, посоветовал поскорее найти мужчину, который по-настоящему взволновал бы меня, а также рекомендовал самокодирование по нейролингвистическому методу. Видите: эти плакатики напоминают мне каждый миг, что я люблю мужчин, и только мужчин. Нет, я не хочу назад, в страну заблудившихся женщин. Но это так трудно, Андрюша, так мучительно! Мне жаль Алсу. Девочка сошла с ума. Вот, смотрите!
Наталья Павловна взяла со столика свой красный мобильник, нашла непринятые вызовы и показала:
И так до бесконечности…
– А вот еще, – она вскрыла эсэмэску. – Читайте!
Кокотов прочел:
– Это Софья Парнок. Я дала Алсу почитать…
– Кто?
– Возлюбленная Марины Цветаевой. Неужели не знаете?
– Ах, ну да… Конечно… Не расслышал… А вы разве еще встречались? – ревниво удивился Андрей Львович.
– Всего один или два раза. Не помню. Какая разница? – нахмурилась Обоярова. – А потом вернулся Лапузин и увидел то, что подглядела скрытая камера. Сказать, что он пришел в ярость, – не сказать ничего. Алсу в одной ночной рубашке выгнал на улицу, и ее тут же отчислили из университета. Пришлось снять девочке квартиру. Запись он показал Полумесяцу, и тот согласился, что мне не следует давать ни копейки! За мной стали ходить какие-то уголовники. Я испугалась, продала побрякушки, заплатила Эдуарду Олеговичу, спряталась в «Ипокренине», старалась реже бывать в Москве… И вдруг, вообразите, встречаю здесь вас! Ну разве ж это не Господь навел? Теперь ты знаешь все. Хватит слов! Иди ко мне!
Наталья Павловна выскочила из кресла, сорвала, отбросила прочь кофточку, навсегда вышагнула из плиссированной юбочки, стряхнула с себя стринги и сделалась невообразимо голой. Нагота бывшей пионерки, правда, на миг озадачила Кокотова. Стройный девичий торс с задорно вздернутыми сосками был словно ошибочно приставлен к мясистым бедрам матроны, а могучее поросшее лоно вызывало матриархальный трепет. Справа он заметил шрам, похожий на большую белесую сороконожку – такие водятся в пещерах, куда не проникает свет.
– Это после аварии! – перехватив его взгляд, объяснила она. – Я еще не рассказывала? Потом… Все потом! У меня шейка титановая…
– Что? – насторожился Андрей Львович.
– Шейка бедра. Разденься! Скорей! Иди ко мне!
– Иду! – робея, ответил счастливец.
…Утром Кокотова разбудил телефон. Звонили из клиники «Панацея»:
– Ваш анализ готов. Срочно приезжайте!
Разумник с планеты Джи
Кокотов проснулся ночью от холода и одиночества. Никого. Лишь на полу, словно скомканные гроздья жасмина, белело ажурное белье Натальи Павловны. Он протянул руку за трусиками, но, ощутив озноб, оглянулся: дверь в лоджию была открыта, и сквозняк таинственно волновал занавеску.