Фантом памяти

- Корин, ты рассуждаешь так, словно плетешь интригу для книги. Беловцева, дескать, ничего не знает, но этому есть объяснение, которое я дам в конце. Это не книга, Андрюша, это жизнь, и никто не станет дочитывать ее до конца, чтобы выяснить, знаю я какие-то детали или нет. Я буду не на допросе у следователя, где смогу дать хоть какие-то объяснения, я буду ходить по улицам и каждую минуту тревожиться о том, что думают и как рассуждают те, кто хочет помешать тебе написать книгу. А для них все будет выглядеть предельно ясно: раз ты встречался с Вероникой, значит, кто-то тебе все рассказал. Раз ты встречался с Вероникой, значит, она может снова дать тебе те имена и адреса, которые дала в прошлом году, и ты снова сможешь встретиться с этими людьми и получить от них информацию. И тогда грош цена всем твоим попыткам изобразить из себя безвредную божью коровку. Неужели тебе в голову не приходит такой простой расклад? Никто ведь не станет интересоваться, сколько и чего ты на самом деле знаешь. Есть малейшее подозрение, что ты опасен, - и все. Тебя опять начнут преследовать.

- Все будет хорошо, Муся, - уверенно отвечал я. - Ты забываешь, что встречаться с Вероникой я буду не в Москве, а в Германии. Никто об этом не узнает.

На этом разговор, как правило, заканчивался, но через несколько дней тема возникала снова. И сейчас, сидя в салоне первого класса в самолете, выполняющем рейс Москва - Франкфурт, мы с Мусей в который уже раз тащили проблему по накатанной дорожке, вдоль которой столбиками стояли ее предостережения и мои уверения в полной безопасности задуманного. Что удивительно: я был при этом абсолютно искренен. Я ни минуты не сомневался, что о моих встречах с Вероникой никто не узнает и никаких неприятных последствий нас не ждет.

Конечно, аргументы моей Пушистой Кошечки были разумны, я не мог этого не признать. Но меня заклинило на этой красотке Веронике, которая, как мне еще в мае рассказывала Муся, любила меня просто-таки без памяти. Ну покажите мне мужика в здравом уме и полной сексуальной потенции, который на моем месте не захочет встретиться с такой роскошной бабой. С женщиной, которая абсолютно соответствует его вкусу и которая к тому же в него влюблена! Хотя бы ради интереса, из любопытства. Покажите, и я признаю себя неправым. Я хотел увидеть Веронику, поговорить с ней, я страстно желал близости с ней. И все слова Муси падали на неблагодатную почву. Переубедить меня ей не удалось. В самолете она предприняла последнюю отчаянную попытку, но отступила перед несокрушимой стеной моей уверенности в благополучном исходе.

Во мне же рядом с уверенностью в собственной неуязвимости уютно примостилась надежда. Я вновь окажусь в той же гостинице, пройду по тем же улицам, встречусь с женщиной, с которой спал год назад, и, может быть, это поможет вспомнить. Может быть, это послужит толчком, тем самым толчком, о котором говорил Бегемот. И мои ожидания были щитом, через который не удавалось пробиться Мусе. Она не могла оспаривать тот факт, что нужно пытаться восстановить память.

И никто не мог бы. Кроме меня самого, поскольку речь идет все-таки о моей памяти, а не о чьей-нибудь, что хочу, то и делаю с ней.

Против обыкновения, в этом году Франкфурт встретил нас хорошей погодой. Помнится, каждый раз, когда я приезжал на ярмарку, постоянно шел дождь. Что ж, если все начинается с везенья, то так и дальше пойдет. Впрочем...

- Муся, а в прошлом году какая здесь была погода? - спросил я, пока мы стояли в очереди на паспортный контроль.

- Сплошной дождь.

- А в позапрошлом?

- То же самое. Ты неудачно оделся и все время мерз. Потом озверел и пошел в "Кауфхоф" покупать себе свитер.

- И как, купил?

- Купил. Очень симпатичный, серый с синими полосами. Да, верно, был такой. Я нашел его дома вместе с еще какими-то предметами одежды и быта, которых совершенно не помнил. Значит, и в те два года, которые спрятались за стеной беспамятства, погода была плохой. А в этот раз солнечно и тепло. Везенье. Все будет хорошо, Муся. Все будет хорошо, Корин.

Гостиница "Штайгенбергер Франкфуртс Хоф" показалась мне родным домом, ведь мы с Мусей останавливались здесь каждый раз на протяжении нескольких лет. Прелесть Германии в ее стабильности, здесь так редко что-то меняется, по крайней мере на поверхностный взгляд туриста, и все остается узнаваемым, привычным и оттого особенно уютным. Мой номер оказался на четвертом этаже, и я с удовольствием шел по длинному коридору, разглядывая и узнавая висящие на стенах старинные полотна: на этом этаже я жил, насколько мне помнится, два раза, а Муся уверяет, что и в прошлом году тоже.