Фантастическое путешествие (Сборник)

Грант непроизвольно перевел взгляд наверх и назад, к Оуэнсу, который, застыв на месте, тоже не мог скрыть напряжения. Ясно была видна одна его рука, вцепившаяся в ручку, которая, как Грант предположил, была едва ли не самой важной в управлении судном; ощущение чего-то материального и надежного помогало капитану держать себя в руках. Или, может, его успокаивало прикосновение хоть к какой-то части судна, которое он сам сконструировал. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, насколько надежен — или хрупок — тот пузырь, защита стенок которого позволяла существовать их микроскопическому убежищу.

Отведя глаза, Грант уставился на Дюваля, тонкие губы которого были растянуты в легкой улыбке.

— Вы вроде нервничаете, мистер Грант. Разве в ваши профессиональные обязанности не входит умение сохранять спокойствие даже в самой нервной обстановке?

«Провалиться бы тебе. Сколько еще лет публику будут кормить дурацкими россказнями о тайных агентах, никогда не теряющих хладнокровия?»

— Нет, доктор, — сказал Грант. — Если бы в своей профессии я всегда сохранял невозмутимость в нервных ситуациях, я уже давно был бы мертв. Просто от нас требуется, чтобы мы действовали достаточно продуманно независимо от состояния нашей нервной системы. Вы же, насколько я вижу, отнюдь не нервничаете.

— Нет. Я испытываю заинтересованность. Я преисполнен чувством... чувством изумления. Мне свойственны невероятное любопытство и восторженность... так что у меня нет времени нервничать.

— Как вы думаете, есть ли у нас шанс погибнуть?

— Надеюсь, что он очень невелик. И в любом случае я ищу утешения в религии. Я причастился, так что для меня смерть — всего лишь переход в другой мир.

Грант не нашелся, что ответить на это, и промолчал. Для него смерть была сплошной стеной, из-за которой не было возврата, и он не мог не признать, что сколь бы логично ни было его представление о ней, в настоящий момент оно давало весьма слабое утешение, учитывая, что червячок беспокойства все же копошился в мозгу.

Он со смущением ощутил, что его собственный лоб также покрыт испариной и, может, он столь же влажен, как у Микаэлса, и что Кора смотрит на него с тем чувством стыда, которое тут же переходит в презрение.

Он импульсивно повернулся к ней:

— А вы признались в своих грехах, мисс Петерсон?

— Какие грехи вы имеете в виду, мистер Грант? — холодно спросила она.

Он не ответил, потому что, сжавшись на сидении, смотрел на огромный диск, нависающий над их головами.

— Что вы чувствуете, доктор Микаэлс, когда вас подвергают уменьшению?

— Предполагаю, что ничего особенного. Это своеобразная форма движения, направленного внутрь, и если оно производится с постоянной скоростью, вы чувствуете себя примерно так же, как спускаясь вниз по эскалатору, который несет вас с неизменной скоростью.

— Насколько я понимаю, это всего лишь теория, — Грант не сводил глаз с миниатюризатора. — А что чувствуете на деле?

— Не знаю. Мне никогда не приходилось этого испытывать. Тем не менее, животные в процессе миниатюризации не проявляли ни малейшего признака беспокойства. Они продолжали вести себя как ни в чем не бывало, что я лично наблюдал.

— Животные? — С внезапной вспышкой возмущения Грант повернулся к Микаэлсу. — Животные? А подвергался ли когда-нибудь раньше уменьшению человек?

— Боюсь, — сказал Микаэлс, — что нам предоставлена честь стать первопроходцами.

— Потрясающе. Разрешите мне задать вам еще один вопрос. До каких пределов простиралась миниатюризация животного — я имею в виду любого живого существа.

— До пятидесятикратного, — коротко ответил Микаэлс.

— Что?

— В пятьдесят раз. То есть, все его линейные размеры уменьшались до одной пятидесятой от нормальных.

— То есть, я бы был ростом в полтора дюйма.

— Совершенно верно.

— Но мы двинемся куда дальше.

— Да. Дойдем примерно до миллиона, я думаю. Оуэнс сможет дать вам точную цифру.

— Предельная точность не играет роли. Главное, что уменьшения таких масштабов никто еще не испытывал.

— Именно так.

— И вы считаете, что мы сможем вынести ту честь, которая была нам оказана в ходе эксперимента?

— Мистер Грант, — сказал Микаэлс, откуда-то из глубин своего существа извлекая остатки юмора, которым были отмечены его слова. — Боюсь, что ничего другого нам не остается. В данный момент мы уже подвергаемся миниатюризации, и, вне всякого сомнения, вы ничего не чувствуете.

— Силы небесные! — пробурчал Грант и, посмотрев наверх, оцепенел от изумления.

Днище диска миниатюризатора, надвинувшегося им почти на головы, светилось далеким бесцветным сиянием, которое шло мощным и ровным потоком. Свет воспринимался не столько зрением, сколько, в основном, нервными окончаниями, так что, когда Грант закрыл глаза и сам предмет исчез из виду, исходящее от него свечение все так же стояло у него перед глазами.

Микаэлс должно быть обратил внимание, как Грант сжимал веки, потому что сказал: