Фанфан

Как только газета вышла, новость разлетелась по Кер-Эмма. Мсье Ти лихо организовал свои похороны, точно обрадованный наследник. Хитро улыбаясь, он обошел городок, заказал у цветочницы роскошные венки, в похоронном бюро – фоб по мерке, не раз заходил проверить, не мал ли, потребовал шелковые подушки и кружевную накидку на катафалк. Его кокетство не знало границ. Жителей Кер-Эмма забавляли выходки старика. Он также обошел друзей и собрал послания, которые они хотели бы отправить своим умершим родственникам и друзьям. «Я скоро с ними увижусь, пользуйтесь случаем», – объяснял он. Добродушие, свойственное его разговорам о собственной кончине, заражало окружающих. Целую неделю в Кер-Эмма говорили о смерти как о верной подруге, которая никого не обойдет. Один лишь священник встревожился. Он даже притащился к мсье Ти и потребовал прекратить эту комедию. Старый Ти попросил прощения за то, что не может гарантировать свой уход в лучший мир в понедельник, однако выразил уверенность в том, что это будет знаменательный день.

Тому, кто не знает мсье Ти, эта история покажется невероятной. И все же она правдива. Он пытался рассеять свои страхи, сдабривая ими всякого рода розыгрыши; а страхи его с возрастом увеличивались. Кроме того, он хотел напомнить своим согражданам о смерти. Возмущался тем, что многие из них делают вид, будто этой мелкой неприятности не существует, и весело возглашал, что дни их сочтены. Его любимым занятием было сбивать людей с толку.

Так в воскресенье в души многих закралось подозрение, не окажется ли пророчество старого Ти верным. Ибо он, вопреки обыкновению, пошел к мессе, и всякий взволнованно пожимал ему руку, словно прощаясь с ним.

В понедельник утром в отделе некрологов газеты «Пари-Норманди» все жители городка смогли прочесть, что мсье Ти отложил свою кончину на неопределенное время и, чтобы отпраздновать продолжение своей жизни, приглашал своих ближних выпить по стаканчику в саду гостиницы «Глоб» в восемнадцать часов. Хотел насладиться чудом жизни в кругу своих друзей. Вот так он натягивал нос вечной тьме на закате своих дней.

Взволнованный шутливой серьезностью мсье Ти, я собрал на поднос ранний завтрак для Фанфан и пошел будить ее, стараясь не пролить апельсиновый сок и чай.

Я раскрыл ставни.

Фанфан потянулась и выгнулась назад так непринужденно, что я замер от восхищения. Даже видя ее спросонья, я не нуждался в воображении, чтобы возжелать ее.

– Ты не почувствовала сонного порошка в мятной воде? – улыбаясь, спросил я.

Фанфан разразилась веселым смехом.

– Я от тебя чего-то подобного и ожидала, – призналась она наконец.

Она была явно довольна, что я не вспоминал ее вчерашних речей. Такое расположение духа дамы моего сердца утвердило меня в мысли, что она просила не тревожить ее лишь затем, чтобы я приступил к решительным действиям.

Фанфан выпила апельсиновый сок, сжевала бутерброд, шутливо укоряя меня в том, что я «взял ее предательским образом», вкладывая в слово «взял» такой оттенок смысла, что, дескать, ночью я мог насладиться ею украдкой.

– Это ты раздел меня? – спросила она, явно ожидая утвердительного ответа.

Я сказал «да», и она покраснела от удовольствия; потом предложила пойти на пляж «окунуться». Она знала, что там, на берегу, я приду в такое настроение, что меня нетрудно будет сломить. Я согласился. Фанфан ненадолго закрылась в ванной и вышла оттуда в купальном костюме, в котором надеялась окончательно сломить мою сдержанность.

– Ну, идем? – спросила она, открывая окно. – Да.

И я увидел, как она бросилась в пустоту. Не успел удержать ее и увидел вновь уже на лужайке под окном. Она смеялась:

– Прыгай, тут невысоко!

В этом была вся Фанфан. Она жила причудами. Была свободна, точно ребенок, который не знает обычаев взрослых. Обезумев от любви, я тоже выпрыгнул из окна.

Июньское солнце уже палило как в июле, но пляж еще не стал пристанищем городских ракообразных, заполнявших его каждое лето. Не было никого, кто отвлек бы нас от нечистых мыслей.

Бросившись в волны, я немного поостыл, и мы вернулись на песок погреться.

– Можешь ты меня натереть? – спросила Фанфан, бросая на меня взгляд, который говорил больше, чем она могла бы выразить словами.

Она легла на спину и протянула мне тюбик с кремом от солнечных ожогов.

– Очень вызывающая просьба с твоей стороны. Если бы я не знал тебя так хорошо, я мог бы вообразить бог знает что…

Собрав в кулак всю свою волю, я начал втирать крем в ее плечи двумя пальцами и решил спуститься до пупка, обойдя груди. Разумеется, я быстро-быстро миновал наиболее соблазнительные места, остерегаясь, как бы к двум пальцам не присоединился третий, ибо за ним полезла бы вся пятерня.