Фандом

Я во всём виновата. Только я. Элис, вероятно, рассказала гемам об этом убежище. Почему я ни о чём не догадалась? Поверила подруге, и солдаты добрались до нас, до моего младшего брата. Сознание собственной вины вытягивает из меня все силы, не оставив ни надежды, ни радости, ни любви. Ничего.

Пи… Пи… Пи…

– Виола… – шепчет Нейт. Струйка крови снова вытекла изо рта, такая красная на белой щеке. – Скажи маме и папе, что я их очень люблю.

– Ты им сам скажешь.

Его веки вздрагивают – Нейт пытается сосредоточить на чём-то взгляд, и писк аппарата замедляется.

– Ты боишься? – спрашивает он.

– Боюсь? Чего?

– Быть повешенной.

Я громко всхлипываю, не сдержавшись, и мои слёзы рекой льются Нейту на лицо.

– Нет, – вру я. – Не боюсь. Это просто книга, чужая история. Мы не можем по-настоящему умереть в книге – так мне сказала Бабба. Ты уснёшь и проснёшься уже дома, с родителями.

– И будет нормальная жизнь, и еда, и футбол, и мягкая подушка на кровати.

– Да, всё так и будет, – тихо отвечаю я, хоть мне хочется стонать, громко и безнадёжно.

Пи… Пи… Пи…

Я словно отделяюсь от собственного тела и смотрю на нас с Нейтом со стороны. У него спокойное, умиротворённое лицо. Над нами огромное, бесконечное чёрное небо с сияющими звёздами. Далеко внизу я вижу себя. Я склонилась над Нейтом, запустив пальцы в его золотистые волосы. Моя любовь окружает нас огромным золотистым шаром. Хочется коснуться этого шара, но боюсь, что он исчезнет.

Пи… Пи… Я жду последнего звука, последнего писка машины. Я знаю, что они означают: так безнадёжно пищит аппарат в больничной палате. Я вытираю глаза и крепко обнимаю Нейта. Наши тела будто сливаются в одно, подпрыгивая и покачиваясь вместе с машиной. Лицо Нейта уже совершенно неподвижно… Пи-и-и… Тишина. Грудь Нейта замирает.

Писк прекратился. Я слышу только тонкий монотонный бесконечный звук.

Нейта больше нет.

Глава 42

С тех пор как мы попали в этот мир, я испытала больше физической боли, чем за всю предыдущую жизнь, – меня били, толкали, пинали, пытались повесить, уже не говоря о невыносимой боли, которую я испытывала от прикосновений Баббы к моему лбу. Но никакая физическая боль не сравнится с мучением от потери Нейта.

Когда били моё тело, я росла, становилась другой – сильнее, лучше. Боль потери словно складывает меня пополам, сжимает в маленький шарик. Я больше не знаю, живу ли я, – мир вокруг ненастоящий, копия другого мира. Или я сама стала копией себя. Всё окончательно смешалось и запуталось.

Не знаю, сколько времени я сижу в машине, покачиваясь из стороны в сторону, вцепившись в безжизненное тело Нейта. Тоненький монотонный звук по-прежнему звенит у меня в голове, и я молюсь, отчаянно и безнадёжно. Пусть это окажется лишь сном, пожалуйста, пусть это будет невообразимо ужасный сон! Когда я проснусь, Нейт улыбнётся мне и скажет какую-нибудь глупость голосом его любимого Шелдона Купера.

Мы останавливаемся у церкви. Мэтью поворачивается ко мне.

– Умер? – спрашивает он.

Какое короткое слово и какое безнадёжное.

Я киваю.

– Мне очень жаль, – говорит Мэтью. – В небе пусто.

Знаю, он пытается сказать, что вертолёты не прилетели, но при слове «небо» мне вспоминаются лишь звёзды.

– Нет времени зализывать раны, – говорит Саскья. – Надо поджечь церковь и бежать за реку. К ничейным землям.

Им пришла в голову та же мысль – ничего удивительного.

– Подождите здесь, – говорит Мэтью, спрыгивая на землю.

– Мне надо забрать Кейти! – протестую я.

Взглянув на Нейта, Мэтью отворачивается, скрывая слёзы.

– Только быстро. – Он забирает Нейта у меня из рук. – Можно оставить его в церкви. Получатся похороны настоящего героя.

Я киваю. Слишком устала и ничего не чувствую, нет сил спорить. Надо думать о живых, о Кейти и Эше. Не знаю, стоит ли волноваться о завершении истории. Дом уже не будет домом без Нейта. Выскользнув из машины, я иду за Мэтью к церкви, еле передвигая перепачканные в крови и ослабевшие ноги.

Эш идёт рядом, крепко обхватив меня за пояс. Ноги Нейта болтаются в такт шагам Мэтью, вверх-вниз, вверх-вниз, и я не могу оторвать от них глаз. Когда Нейт был маленький, вот так же он болтал ногами, качаясь на качелях в саду, прыгая в моей комнате под песни группы ABBA. Меня снова затягивает в чёрную дыру вины, в сердце пустота.

В церкви безлюдно. По залу словно смерч пронёсся, разбросав столы, стулья, коробки с патронами. Почти всех повстанцев арестовали в Колизее, зажечь свет в церкви некому. Лишь несколько свечей рассеивают кое-где тьму, и мы вдруг замечаем, что у алтаря стоит Торн. Он низко наклонил окровавленную голову, в руках у него небольшая чёрная коробка.

Увидев Торна, Саскья останавливается.

– Ты жив? – растерянно произносит она.

Он поднимает голову – чёрной повязки больше нет, его прекрасное лицо обращено к нам. Торн смотрит на меня, и его глаза наливаются кровью.

– Это всё твоих рук дело, крошка цветок, – говорит он.

Но его слова меня не трогают.