Фанданго (сборник)

– Я никогда не был в кино и никогда не пойду смотреть эти разные твои картины, проповедующие разврат, легкомыслие, преступления; я не стану потакать актерам, продающим свое лицо и свои движения за жалкие гроши. Еще недоставало, чтобы лицо моего сына, Хуана Родриго Анна Себастьяна Маньяна, вызывало хохот глупой толпы, жующей апельсины в темных сараях!

– Да нет, – невольно рассмеялся Хуан, – ты горячишься, но ты забыл, что оператор кино только снимает действие; он не появляется на экране.

– Кто знает? – мрачно возразил Маньяна. – Человек, связавшийся с подозрительным обществом, должен быть готов ко всему. Нельзя быть вполне уверенным, что тебя не заставят разыгрывать какую-нибудь дурацкую роль, а матери твоей и мне нестерпимо было бы слышать, что лицо Хуана Маньяна прыгает на полотне какого-то балагана.

– Это та же фотография. Я с детства увлекался фотографией, и ты мне не препятствовал.

– То – другое дело.

– Ваш отец прав, – вмешался Ригоцци. – Что хорошего занять подчиненное положение и за гроши вертеть ручку аппарата, когда стоит вам пожелать, как у вас будет все?

– Вы говорите со мной, как с больным или как со здоровым? – хмуро спросил Хуан.

– Настойчивое и низменное желание ваше выказывает, что вы одержимы манией, – уклончиво ответил доктор, – но, поскольку вы рассуждаете логично, мы обращаемся именно к этой вашей способности рассуждать.

– Почему же стремление работать в такой интересной, с таким большим будущим области – мания? – возразил юноша, мельком взглянув на доктора и обращаясь к отцу. – Во-первых, кроме плохих картин, есть много хороших, а, во-вторых, неимущий человек, который не может путешествовать, знакомится на экране с жизнью и природой всех стран земного шара. Я уже не говорю о научных съемках, о том, что медленный пуск ленты дает возможность изучать движения животных и полет птиц.

Кинооператор может попасть в такие интересные углы мира, куда, просто путешествуя, за деньги, никогда не заедешь. Кинооператор часто рискует жизнью – и на войне, и на съемке диких зверей, и там, где ему приходится работать в самых неудобных, опасных положениях: на аэропланах, крышах поездов, среди пожара, наводнения… А вы говорите, что тут все дело в том, чтобы вертеть ручку аппарата! О! Это увлекательная работа! – вскричал Хуан. – С тех пор, как Генри Рамзай, съемщик здешней фирмы Ван-Мируэра и Ко, пообещал взять меня с собой в экспедицию на Огненную Землю, я ни о чем другом думать не хочу. Под его руководством я стал бы мастером этого дела.

– Хуан! Мое решение неизменно! – крикнул Маньяна. – Я не унижусь до спора с мальчишкой. Или ты немедленно дашь мне клятву, что отказываешься от своей затеи, или я оставлю тебя у сеньора Ригоцци до… полного выздоровления! Выбирай!

– Пусть я лучше умру! – сказал, побледнев, Хуан.

– По всей вероятности, – заметил Ригоцци, разозленный оскорблениями Хуана, – придется еще раз созвать консилиум, так как нервозность и раздражительность вашего сына все увеличивается.

Маньяна встал.

Ригоцци подошел к двери и открыл ключом замок.

– Я ухожу, – сказал Маньяна. – Доктор сообщит мне, если ты образумишься.

Мать Хуана не любила своих детей-сына и дочь, а потому Хуан спросил только, как поживает его сестра.

– Инее здорова. Она скоро поедет в гости к тете Клементине, – сухо ответил Маньяна. – Прощай.

– Каково упрямство! – сказал доктору гациендер, когда они вышли из комнаты.

– Будьте спокойны, – ответил Ригоцци, – я имел дела с большими упрямцами и все-таки одолевал их сопротивление.

– Надеюсь, – мрачно отозвался Маньяна, а затем, дав доктору значительную сумму денег, уехал в автомобиле в свой городской дом.

V

Всадники въехали в огороженный кустарником и колючей проволокой двор.

Никто не обратил внимания на их прибытие. В степи сталкиваются самые различные люди, а костюмы путешественников были обычной для этих мест одеждой. Заведя лошадей в кораль – огороженное место для лошадей и скота – и привязав их там у желоба с водой, Ретиан принес из сарая мешок с маисом, задал лошадям корм. Затем он и Линсей пошли в главную комнату ранчо, представляющую собой большое квадратное помещение, из которого две низкие двери вели во внутренние комнаты.

Пол был земляной, но чисто вымазан затвердевшей глиной, стены аккуратно выбелены; на них висели олеографии в рамках, изображающие семейные и охотничьи сцены.

Здесь не было крыши, это помещение, служащее кухней и столовой, окружалось квадратом жилого здания, разделенного на пять комнат.

У задней стены был сложенный из камней очаг с протянутыми над ним проволоками для подвешивания котлов и плитой – для жарения.

На устилавших пол циновках стояло несколько табуретов и длинный деревянный стол.

Когда путешественники уселись за стол, к ним подошел пеон, которого они попросили дать поесть.

Кроме них, тут были еще два человека: мальчик и гаучо. Они спали в углу на циновке.

Взяв две жестяные тарелки, пеон вынул длинной вилкой из котла несколько кусков баранины, облил их тыквенным соусом, наложил бобов и принес проголодавшимся путникам.