Фамильяр и ночница

— Хочешь меня поцеловать? — вдруг спросил Рикхард. Слова прозвучали просто и безмятежно, как почти все получалось у этого странного парня, и Дана не успела смутиться. Не успела и ответить: губы, хранящие сладкий малиновый вкус, встретились, без всякого участия рассудка и правил приличия.

И ее пальцы уже без стыда гладили его широкую ладонь, наверняка знакомую с тяжелым трудом на холодной земле. Дана лишь краем сознания вспомнила, как мало о нем знает, но это больше не пугало, как и призраки леса. Они были мертвы, а между ней и фамильяром жизнь искрилась и болезненно жгла, будто стремясь напоить силой проклятое место. Девушка прижалась к нему всем телом, доверчиво положила руки на плечи, а он уже властно обвил ее талию, обозначая сакральное право собственности. Однако многолетнее одиночество не могло мгновенно уйти из памяти, и Дана спохватилась:

— Рикко, но я же еще никогда… Нужна ли тебе такая любовница, которая больше никому не сгодилась? Ты ведь искушенный мужчина, я это вижу, и ты говорил, что у вас принято жить, как сам выбрал. А я никогда так не жила! Так что могу тебе дать?

— Сейчас мне нужна ты, какая есть, — мягко улыбнулся Рикхард, — и я умею не только брать, но и одаривать. Скоро ты это поймешь, Дана.

В это Дане прежде было труднее поверить, чем в то, что хранители леса и неупокоенные души могут показываться людям. Мужчина бывает любящим и щедрым, простую невзрачную девушку можно бескорыстно полюбить, — все это сказки для холеных городских барышень, знающих жизнь только по романам и картинам. Но она больше не верила никаким чтимым с детства заповедям, а Рикхарду — верила. И снова покорно подставила ему губы, почувствовала язык, что неожиданно показалось очень приятным. Погладив его по шее и плечам, осторожно проведя ладонью под рубашкой, она невольно покраснела от волнения и восторга перед собственной грешностью.

— О, да в этом омуте еще какие черти водятся! — лукаво улыбнулся Рикхард. — Уже сама готова меня укусить! Но если все-таки боишься, не смотри лишний раз, просто чувствуй. Все не так страшно, как видится поначалу, а лес уже засыпает и не станет вмешиваться.

Дана не пыталась противиться, понимая, что назад пути отрезаны, и лишь вздрагивала, когда его губы касались ее шеи, плеч и груди, впитывали их молодой вкус, запоминали мягкость кожи. Лес вдруг стал еще более огромным, и ей показалось, что она не смотрит в небо, а стремительно летит вниз, в пропасть. Вместо брачного ложа — его куртка поверх сухой земли, вместо покровов — только его горячее тело, опирающееся на стальные мышцы рук, его бледная кожа, которую Дана, уже не стыдясь, покрывала жадными поцелуями. Увлекшись, она не сразу поняла, откуда взялась резкая боль, почему стало так горячо, а в глазах Рикхарда мелькнула заботливая тревога.

— Не бойся, хорошая моя, так часто бывает, — сказал он, бережно погладив ее по щеке. — Но это благостная боль, без которой не испытать свободы и счастья. И не верь никому, кто вздумает тебя упрекнуть.

Дана подалась к нему и стала благодарно целовать его щеки и шею, затем осмелела и запустила пальцы в волосы. Тянула его к себе, испивала теплое дыхание, таяла от растекающейся по нутру лавы. Удовольствие пробивалось сквозь боль, как цветок через колючую сорную траву, и наконец захлестнуло с головой. На пару мгновений Дана совсем забылась, провалилась в густой мрак без видений и образов, и очнулась лишь когда Рикхард напоследок поцеловал ее в губы. Его волосы были мокры, кожа сияла от пота, на лице читалась усталость вкупе с безмерно искренним, первобытным удовлетворением. Дана потерлась о его щеку и блаженно подумала, что этот терпкий запах надолго останется на ней.

— Как же ты прекрасна, — промолвил он, поцеловав ее в плечо. — Ты всегда была такой, но теперь расцвела каждым лепестком.

— Спасибо, — ответила Дана, чувствуя, как ее одолевает смущение. Вдруг почувствовав сильный жар в животе, она вздрогнула от неожиданной и страшной мысли.

— Ох черт! А если я забеременею? Рикко, я же совсем к этому не готова, да и тебе вряд ли нужно…

— Поверь, ничего дурного не случится, — отозвался Рикхард, сел рядом с ней и снова начал целовать в щеки, мочки ушей и шею. Поначалу мужская беспечность задела Дану, она нахмурилась, но тут же растаяла от тепла его губ. Только сейчас она заметила, что Рикхард так и не снял свой странный амулет, и невольно присмотрелась к нему. По кругу он был испещрен крохотными знаками, но Дане они пока ни о чем не говорили.

— Отпусти меня наконец, — проворчала она с притворным недовольством, — иначе я так и не успокоюсь. Стыд-то какой: растеклась как свечка, посреди парка, похожего на дикую чащу, и с потрохами отдалась малознакомому парню!

— Верно, стыд, — подмигнул Рикхард, — я и вижу по твоей довольной улыбке! Думаю, у кошки в твоем детстве была такая же мордочка, когда она объедалась кашей.