Фальшивка

Услышав, как прерывисто она дышит, он на какое-то время успокоился. На одно-единственное, пусть долгое, мгновение, когда он увидел ее лицо совсем близко, совсем рядом со своим, она вдруг показалась новой, изменившейся. И промелькнула мысль – лишь теперь ты ее познал. Ее красота пронизывала как боль, красота, столь далекая от всех его прежних образов и представлений.

15

Он надеялся остаться у нее на всю ночь с воскресенья на понедельник. Стал совсем тихим и мягким, но все же держался чуточку угловато, – так она сказала, добавив, что ей это нравится, угловатость нравится и неуверенность, и строптивость, хотя в то же время, сделала она оговорку, эти повадки ей давно знакомы, и когда подобным образом ведут себя мужчины, то это, пожалуй, подозрительно.

Они вместе приготовили ужин из того, что нашлось в доме. Потом снова легли. Размолвка, или фальшивая нота, похоже, осталась в прошлом. Об этом он уже не думал. Они вдруг начали говорить, говорить не умолкая, словно никогда больше не будет такой возможности, и показалось, что Ариана тоже довольна. Да, кажется, она довольна. Но после она все-таки сказала, что пора ему возвращаться в отель, нет, сразу предложила отвезти на своей машине. Он быстро оделся.

Когда они вышли на крыльцо, отдаленные глухие удары раздались с такой силой, что они, схватившись за руки, бегом бросились вниз по ступенькам.

Они еще застали великолепный закат. На улице Мазра мусульмане жгли автопокрышки в знак протеста против нарушения перемирия фалангистами, жирный черный дым грубо вторгся в багровое небо, и вскоре чернота заволокла горизонт.

Ариана вела машину быстро, покрышки визжали на поворотах, в свете встречных фар ее лицо было бледным, черты заострившимися от твердой решимости.

– Ты ведь понимаешь, верно? Я везу тебя в отель, чтобы немного побыть одной.

Он погладил ее по щеке.

Вот и Хамра. Улицы тихи и темны. У дверей отеля он подождал, пока не скрылись из виду огоньки ее машины. Поднявшись в номер, принял душ и, мокрый, лег. Ночью проснулся – приснилось, что его хотят расстрелять. Потом, довольно скоро, опять заснул. Утром попытался вспомнить сон от начала до конца, но теперь уже осталось только неясное воспоминание, что вроде бы снилась война. Всплыли две-три картинки, наяву он никогда не видел ничего подобного, хотя чем-то эти образы казались знакомыми. Впрочем, около полудня вспомнилось еще несколько деталей. Среди людей, принявших решение о его смерти, был ночной портье отеля. Лицо скрыто маской, но узнать было легко – по голосу и походке. Снилось, что он сидел на стуле. Связан не был. На ковре кружком сидели мужчины, все до одного в масках и камуфляжной форме. Он чувствовал, нет, знал наверняка, что в последнюю минуту соберется с силами, вскочит и бросится наутек, очень просто, тем более что мужчины вроде не обращали на него внимания. Но в нужный момент сил не нашлось, почему – понять было невозможно. От тех, в масках, его страх не укрылся, и он пожалел, что мужчины, конечно, не догадываются, до чего же ему страшно, если бы они могли это почувствовать, то сразу отпустили бы. Человек, в котором он узнал ночного портье, время от времени подходил почти вплотную и извинялся за причиненные неудобства, говорил: «Лично мне вы нравитесь». После чего возвращался к своим и садился на ковер. По каким-то неведомым причинам Лашен твердо знал – он умрет. А к этим людям относился со странным, самого его умилявшим пониманием.

Сил не нашлось и потом – у представлений, мыслей не было решимости и силы. Нежно, смиренно подумал об Ариане, смиренность давала облегчение, но и только, ничего больше. Затем вспомнились дети, всплыло несколько картинок, это, конечно, воспоминания, он махал детям, словно арестант, посаженный за решетку, на какой срок – бог его знает. Грета живет, все забыв, и ее забывчивость уже никак не связана с ним, он ей не нужен. У нее ведь есть доверенность, она может распоряжаться всеми деньгами. Взносы за дом внесены, долгов нет. Гроб с его телом унесли, он все оставил Грете. Глупые мысли, ну их к чертям, – сволочные мысли.

Спустился в холл, взял свежий международный выпуск «Геральд трибюн». Уже вошел в лифт, чтобы подняться в номер, и тут увидел, как с улицы в отель входит Хофман с объемистым пакетом в руках, бутылки там, конечно, что же еще. Хофман его сразу заметил, ничем не выдал своего удивления, однако даже не подумал хотя бы кивнуть, двинулся прямиком к портье. Дверь лифта с негромким скрежетом задвинулась. «Извини!» – крикнул Лашен, когда лифт пришел в движение. Присев на скамеечку в углу, постарался дышать как можно спокойнее и ровнее.