— Это поставит тебя под удар, не так ли? — он чуть сощурился, высказывая ей легкое недоверие.
— Заставит сомневаться во мне, скорее. Я умру, — она снова дернула плечами. — Нужно смириться и доживать так, как я умею.
— Да уж, Грейнджер. Умрешь из-за этих придурков, а запомнят тебя предательницей.
Она грустно усмехнулась, пару прядей волос упали на лицо, когда девушка опустила голову вниз.
— Но мне ведь будет все равно. У меня нет детей, которым придется с этим жить, нет родителей. Был только Орден, а им все будут сочувствовать.
— Как, девушка, которую предали, умудряется хранить в себе столько благородства? — Драко оперся на спинку соседнего стула. — Я не понимаю.
— Людям нужно во что-то верить, — вернула ему Гермиона интерпретацию его же слов. — Если Орден считается добром и борется за него, то пусть так и остается. Об остальном им знать необязательно.
— Значит, мы оба не верим в идеи Лорда так, как должны, — печально заключил Малфой.
— Тебе с этим жить, Малфой, а мне — нет.
— Не нужно постоянно произносить вслух то, что ты умрешь, — он ощетинился при этих словах, словно ему давили на очень глубокую давнюю рану и вскрывали ее заново. В нем почти прослеживалась злость на то, что Грейнджер так просто сдалась и опустила руки.
— От того, что я это не скажу, ситуация изменится? — спокойствие затапливало все её существо, и это чувство умиротворения и отсутствия страха было ей давно знакомо. У Гермионы не было поводов бояться смерти хотя бы потому, что её жизнь уже давно была разбита на миллионы осколков.
— Нет, — процедил Драко сквозь зубы.
— Мы все умрем. Рано или поздно, — она провела пальцами по корешку книги перед ней, мысленно возвращаясь к Волан-де-Морту и его просьбе. — Я из-за проклятья. Ты, потому что всех Пожирателей казнят. Лорд, потому что он уже стар и слаб. Гарри, потому что ему суждено пожертвовать собой ради великой цели.
— Думаешь, казнят? — надежда, похожая на совершенно ребяческую, промелькнула во взгляде Малфоя. На светлое будущее или на такую легкую и простую смерть? Гермиона медленно кивнула, подтверждая свои слова.
— Любая диктатура рано или поздно рушится. Сейчас, через десять лет, через сорок, да хоть через сотню. Ни один режим, который держит людей в страхе, не может стоять вечно. Значит, даже если он выиграет эту войну, рано или поздно его имперские амбиции его убьют. А новым Лордом стать будет некому, потому что все слишком боялись, чтобы даже приблизиться к такому уровню могущества.
— Он знает о таких твоих идеях? — Драко усмехнулся.
— Боже упаси! — воскликнула девушка. — Нет, конечно, он бы убил меня.
Его молчание стало для неё полным согласием.
— Ты удивишься, но… он сам это понимал. Во время Первой Магической, судя по воспоминаниям Дамблдора. Он был осторожен и привлекал не столько ужасом, сколько властью и идеей. Но перерождение его сильно изменило.
Малфой хмыкнул, довольно многозначительно, сомневаясь в её суждениях: — Отец бы с тобой не согласился.
— Он обязан верить в то, что сказано. Его убеждения должны быть безоговорочными. Как и ваши с Нарциссой.
— На что намекаешь?
— На то, что, может быть, оно того не стоит, — Гермиона сжала губы и глубоко вдохнула. — Может быть, тебе стоит спрятать их обоих до того, как все рухнет. Если хочешь спасти родителей, куда проще не ложиться под Лорда, а бежать.
— Бежать, — и снова грустный смешок. Драко поднял голову к потолку, улыбаясь, горько, как смеются над скорой гибелью. — Может быть, — лишь коротко бросил он, прежде чем развернуться, чтобы уйти.
— Драко! — она впервые назвала его по имени, и это сразу вспыхнуло красной лампочкой в голове. Удивительное созвездие, в честь которого назван не менее удивительный человек… не идеальный, не добрый, но удивительный. По-своему запутанный. — Я не пытаюсь склонить тебя к предательству.
— Знаю. А мне жаль, что всё так вышло, — Малфой обернулся. — Ты не заслужила этого.
Он исчез за дверью вновь, оставляя её наедине с тяжестью в груди, как и всегда. Но этот разговор дался ей тяжелее, чем обычно. Он оставил тот болезненный осадок, который курсировал по венам и с каждой секундой отравлял всё больше. Боль, которая не проходила, сколько бы обезболивающих Гермиона не влила в себя, и сколько бы стен не возвела.
Она смотрела на свое отражение в зеркале, повернувшись спиной, кончиками пальцев задевая черный рисунок и рассматривая его, пока все до одной линии не поплывут перед глазами. Её все еще мокрые после душа волосы были перекинуты на другую сторону. И глаза, впервые за много недель, были по-настоящему красными от слез.
Гермиона осознала, как же чертовски сильно она скучала по таким простым вещам, как нежность. Объятия. Поцелуи в макушку. Ей очень не хватало всех тех частичек её жизни, которые дарили близкие ей люди. Если Орден был семьей, в которой были ошибки и неверные шаги, то Пожирателей связывала лишь власть. Грейнджер не была уверена, что ей позволено так думать и проводить подобные сравнения.