Фалько

Фалько бесстрастно сделал глоток. Коньяк оказался отличный и хорошо выдержанный. Согревал и нежил. Сигара тоже была на редкость хороша. И вообще хорошо быть живым, сказал он себе, курить гавану и пить французский коньяк, а не лежать на белом мраморном полу с картонной биркой на большом пальце ноги.

– Занятная у вас работа, – как бы между прочим заметил консул. – Я бы с вами не поменялся… По крайней мере, у меня хоть дипломатический паспорт есть.

Фалько выразительно сморщился:

– Здесь, в Испании, это недорого стоит.

– Вы правы, правы… – Консул показал на засыпанный пеплом кабинет и чемоданы в соседней комнате. – По этой причине я предпочитаю без нужды не рисковать. И часа через два, если все пойдет хорошо, я буду, как у вас тут говорят, смотреть на быков из-за барьера.

– Я вам завидую. Да.

Консул окинул его пытливым взглядом, будто сомневался, что Фалько говорит правду.

– Когда расшифруете сообщения? – спросил он.

– Как только вернусь к себе в пансион.

– Я не верю, что вы питаете иллюзии насчет секретности информации, которая в них содержится… Тем более что их переслали мне из Берлина, – сказал консул с усталой улыбкой сообщника.

– Разумеется, нет. – Фалько взглянул на консула с неожиданным интересом: – Может быть, сообщите кое-что авансом?

– Официально считается, что я ничего не знаю. И вообще я вам ничего не передавал…

– Так, эту часть опускаем. Обойдемся без пролога. Мне будет полезно знать все, что знаете вы.

Санчес-Копеник в задумчивости попыхтел сигарой. Потом, видимо, решился:

– Послезавтра в час пятнадцать пополуночи «Дёйчланд» откроет огонь по гавани Аликанте, железнодорожной станции и хранилищам «Кампсы»[23]. А заодно словно бы ненароком даст залп по окрестностям тюрьмы. Этого будет достаточно, чтобы оттуда никто носа не высунул, пока идет обстрел.

Фалько поинтересовался, под каким же соусом будет подано такое откровенно враждебное действие, и консул объяснил. Бомбардировку объявят ответной мерой за акты насилия, которые через несколько часов после того, как правительство Франко будет признано рейхом, затронут интересы последнего на территории Республики. В этом можно не сомневаться: аналитики абвера предвидят разгром германского посольства, где нашли убежище полсотни испанцев. И в настоящее время дипломатический персонал эвакуируется.

– А что же с испанцами этими будет? – спросил Фалько.

Консул мрачно усмехнулся. Приподнял бокал на уровень глаз и выпил не чокаясь, как за помин души.

– Мне бы не хотелось оказаться на их месте. Да и на вашем тоже. Вытащить их оттуда не представляется возможным. И кроме того, я ни минуты не сомневаюсь, что в здании миссии обнаружат оружие и подрывную литературу.

Фалько показал глазами на пистолет, лежавший на полочке сейфа:

– Иными словами, вы переходите от сомнительного нейтралитета к несомненной враждебности…

– Примерно так. Да, и вот еще что – для вас это важно… Наше консульство в Аликанте тоже эвакуируется.

– Этого следовало ожидать.

– А значит, мы ничего не сможем сделать для вас.

– Ясно.

– Ну, вот и все, что я имею вам сообщить.

Последовало молчание, нарушаемое лишь посасыванием сигар и прихлебыванием коньяка. Фалько смотрел на закопченный портрет фюрера. Рано или поздно, подумал он с фатализмом, свойственным его холодной натуре, все это сгинет к соответствующей матери. Камины, заваленные пеплом сожженных бумаг, и пустые сейфы. Трупы, брошенные в придорожные кюветы или под кладбищенскую ограду. А сейчас пришло время таких, как он. Волки и овцы. И в это время быть волком – единственная гарантия. Поможет выжить. Но тоже не всегда. А потому всегда полезно носить неприметную серую шкуру. Передвигаться скрытно по границе тьмы и тумана. Внезапно он остро ощутил свою уязвимость и страстно захотел вернуться во мрак, из которого его выманили. Слишком долго пробыл он во враждебном окружении, слишком сильно раскрылся. И сейчас невольно вздрогнул, сообразив, что нарушил старинную заповедь Нико, своего инструктора-румына (в 1931 году адмирал на месяц послал его в Тыргу-Муреш, в секретный тренировочный лагерь, где среди прочего учили диверсиям и убийствам), напоминавшую о кодексе скорпиона – гляди медленно, жаль быстро, а смывайся еще быстрей.

– Ну, ладно, – сказал он. – Налет на тюрьму будет послезавтра ночью, а крейсер начнет отвлекающую бомбардировку… Что еще вам известно?

Консул пожал плечами:

– Только то, что с одиннадцати до двенадцати наш торпедный катер «Ильтис» подойдет к берегу, высадит штурмовую группу и будет ждать в условленном месте до рассвета, чтобы взять вас на борт… – Он показал пальцем на карман, куда Фалько спрятал конверт с шифровкой. – Там все изложено подробнее. Если в последний момент появятся еще детали, вам их передадут по радио. Ну, вы помните – «Радио Севильи», сообщение для друзей Феликса…

Фалько бросил взгляд на часы. Пора идти. Можно даже сказать – давно пора.

– Спасибо за все, – сказал он, ставя пустой бокал на стол.

Консул покосился на портрет, а потом взглянул на Фалько:

– Это всего лишь моя работа.

– Ну, иные работы сродни каторжным.