Факультет чудаков

После ближайшего воскресенья Монферан приступил к исполнению обязанностей архитектурного рисовальщика. Бетанкур, вначале не возлагавший на него особенных надежд, скоро был вынужден составить о нем более приличное мнение. Монферан оказался не только хорошим рисовальщиком, но и проектировал довольно непринужденно, и Бетанкур поручил ему для пробы (вне конкурса «настоящих» архитекторов) набросать вчерне проект перестройки Исаакиевского собора. Собор этот, построенный еще при Екатерине и Павле, не нравился своим видом государю и к тому же начал разрушаться из-за неправильной осадки стен и сводов.

Монферан нарисовал двадцать четыре рисунка, представлявшие вид будущего собора в различных вкусах. Тут все можно было найти: китайский, индийский, готический, византийский стиль, стиль эпохи Возрождения и, разумеется, чисто греческую архитектуру древнейших и новых памятников.

Бетанкур преподнес монферановский альбом государю, прося удостоить выбором один из рисунков. Нельзя было не восхищаться искусством рисовальщика, и Александр на время оставил у себя альбом.

На другой день Бетанкур с каким-то таинственным видом подозвал начальника своей канцелярии и наедине вполголоса сказал ему:

— Напишите указ придворной конторе об определении Монферана императорским архитектором с жалованьем из сумм кабинета.

Начальник канцелярии изумился и не мог удержаться, чтобы не сказать:

— Да какой же он архитектор, он отроду ничего не строил, и вы сами едва признаете его чертежником.

— Ну, ну, — отвечал Бетанкур, — так и быть, помолчите о том и напишите указ.

Указ был написан, а после подписан самим государем.

Начальнику канцелярии было не трудно заметить, что генерал Бетанкур сам пребывал в некоторой растерянности. Очевидно, желание государя возвысить безвестного Монферана казалось ему слишком поспешным и недостаточно обоснованным. Генерал не хотел признаться перед собой, что неожиданная удача Монферана навела на горькие мысли его самого, стареющего франко-испано-русского инженера… Кроме того, ему претила художественная беспринципность Монферана, он искренно недоумевал, как мог архитектор, убежденный художник, представить ему и государю на выбор двадцать четыре разнородных и прямо противоположных по стилю проекта одного и того же здания. Выходит, что Монферану решительно все равно, в каком стиле сочинять и строить…

Размышляя таким образом, Бетанкур, однако, не выказал своих сомнений перед Монфераном и, поздравив его, пригласил на обед. А там, за шампанским, он снова поздравил француза, желая судить по его виду — загордился ли молодой человек или знает пока свое место.

После обеда, когда удалились дамы и остались они вдвоем с Монфераном, Бетанкур приказал подать еще вина и завел свободный артистический раз говор обархитектурном искусстве, с тайноюмыслью — подстрекнуть Монферана к высказываниям. Все было рассчитано как нельзя более искусно, по мнению Бетанкура, и Монферан как нельзя более естественно (по мнению Бетанкура же!) попался в растянутые сети… Монферан, по-видимому, опьянел немного и, когда генерал спросил его, какой из двадцати четырех рисунков более по душе ему самому, он напыжился и сказал:

— Все двадцатьчетыре рисунка мне одинаково дороги, ибо исполнены они все моею рукою с одинаковым прилежанием и искусством… — Тут голос его дрогнул, и он умоляюще посмотрел на генерала. — Не осудите меня, генерал… Я жажду признаться вам в своей необыкновенной страсти…

Бетанкур насторожился и поощрительно наполнил бокал Монферана. Тот перегнулся весь к Бетанкуру и страстно заговорил:

— Поверьте, я с детских лет раздираем противоречием. С одной стороны, я всего более люблю рисовать миниатюры, с другой стороны, всего более желаю воздвигнуть когда-нибудь гигантское сооружение, чудовищных, необыкновенных размеров здание, вавилонскую башню! И мне теперь кажется, генерал, что я примирил наконец мои разноречивые желания, Я понял, что, нарисовав с истинным удовольствием двадцать четыре рисунка Исаакиевской церкви в различных стилях, я могу теперь с такою же вдохновенною радостью строить в любом из этих стилей, лишь увеличив в натуре здание в сто тысяч раз… Я понял, что суть только в увеличении. Любую миниатюрную модель можно увеличить в сто тысяч раз, и здание будет подавлять своим титаническим величием, как раньше оно умиляло изяществом крохотных форм. Таков новый, открытый мною закон архитектурного искусства!

Бетанкур глядел на молодого француза и про себя радовался своей хитрости, развязавшей язык гостю.

Монферан опять перегнулся к нему и, взяв в руки бокал, заговорил несколько изменившимся голосом:

— Вы — инженер, вам ведомы и подвластны все тайны механики. Для титанического собора нужно добыть и вознести гранитные скалы. Вы понимаете меня, генерал? Мы будем строить вместе. Вы придумаете гениальные машины, вы будете строить, а я стану у вас учиться, чтобы после сменить вас и прославить ваше имя!