Фагоцит разбушевался

Домой я возвращался, мягко говоря, в расстроенных чувствах. Вот почему все так уверены, что я с радостным визгом соглашусь на такую авантюру? И ведь теперь не откажешься — как никак герой, надо соответствовать. Тьфу!

Вера сразу заметила, что я чем-то сильно озадачен, но только спросила:

— Не расскажешь?

— Завтра пойдем в институт вместе, там и расскажу.

Разумеется, и спецы Семичастного, и я сам регулярно проверяли нашу квартиру на предмет наличия прослушки и вроде пока ничего не находили, но мало ли. В спецкомнатах института вероятность утечки сведений будет уж всяко меньше. Прямо с самого утра туда и пойдем.

— Значит, предлагают лететь одному… понятно.

Вера, услышав, что мне предстоит, ненадолго задумалась, а потом предположила:

— И небось еще дублером поставят Гагарина.

— Почему ты так решила?

— Ему можно будет объяснить, что на самом деле он вместо тебя не полетит ни при каких обстоятельствах. Другим — труднее. Вить, а отказаться никак нельзя?

— Никак, сама же понимаешь.

— Да, понимаю… а давай съездим на улицу Крупской? Прямо сейчас. В самое начало, где должен стоять памятник, но его пока нет.

— Зачем? — на всякий случай спросил я, хотя в ответе почти не сомневался.

— Ты только не смейся… но мне кажется, что там я смогу как-то понять, как пройдет твой полет. Только там, в других местах почему-то у меня ничего такого не получается.

— Не буду я смеяться. Поехали.

— Знаешь, Вить, мне кажется, что тебе будет очень трудно, но все кончится хорошо, — сказала Вера, когда мы, постояв минут пятнадцать в сквере, отправились домой. — Ты мне веришь?

— Да, конечно.

— Ой, ну разве можно лезть целоваться, когда ведешь машину?

— А почему нет? В правилах, насколько я помню, такого запрета не прописано.

— Мало ли, небось просто не сообразили, когда писали. И раз уж тебе так неймется, то сиди спокойно и внимательно следи за дорогой, а целовать буду я. Вот только ремень перекину поудобнее, и сразу начну.

Встреча с Брежневым прошла в его московской квартире на Кутузовском.

— Ну что, Вить, все ты никак не можешь успокоиться? — попенял мне Леня с какими аж чуть ли не с отеческими интонациями, как только мы зашли в его кабинет. Понятно, он хочет провернуть это дело так, будто я сам так на эту Луну рвался, что удержать ну никак не получилось. Чтоб, значит, его потом совесть не мучила, ежели что. Кстати, не такая уж с моей точки зрения плохая позиция. Она подразумевает, что у ее носителя есть пусть и не совсем совесть, но что-то на нее довольно похожее, которое тоже может грызть.

— Так ведь вам небось Келдыш рассказывал, что он надеется обнаружить в том кратере, — пожал плечами я. — И американцы туда наверняка собираются, у них по программе еще три экспедиции. Так что — надо.

— Да, Витя, надо. И ты, хоть иногда и смотришься прямо-таки каким-то разгильдяем, а временами и вовсе антисоветчиком, в душе все-таки настоящий коммунист. Всегда готов, если это необходимо партии и народу, первым шагнуть в неизвестность.

— Да, я такой.

— Тьфу! Вот только с тобой начнешь говорить как с человеком, ты тут же что-нибудь отмочишь.

— Вы же знаете, что высоких слов я не люблю.

— И правильно, это есть признак… а, ладно. Лучше расскажи, как ты оцениваешь шансы этой экспедиции?

— Более или менее объективно смогу их оценить месяца через три-четыре, а пока — в общем как неплохие. То, что предлагает Челомей — это почти та же самая «Луна-20», только с дополнительными движками для увеличения грузоподъемности и внешними топливными баками. В общем, ничего принципиально нового не планируется. Самая опасная часть, как мне кажется, это посадка на Землю, а она уже отработана. Правда, пока только с образцами.

— А мне говорили, что самое опасное — это старт с Луны и переход в корабль через открытый космос.

— Ну, там-то все будет зависеть от меня, а я до сих пор себя не подводил. Зато при посадке на Землю мне достанется только роль груза.

— Ну, раз уж ты настаиваешь…

Да не настаиваю я ни хрена!!! — разумеется, завопить это я себе позволил только мысленно.

— То Политбюро на ближайшем же заседании рассмотри вопрос о четвертой лунной экспедиции. Вот только как быть с дублером?

— Да никак, — хмыкнул я. — Лететь могу только я, больше никто. Для любого другого такой полет будет мало отличаться от самоубийства.

— Это понятно, но подготовка без дублера наверняка привлечет ненужное внимание. Гагарин тебя устоит?

Ага, подумал я, Вера по крайней мере этот момент предсказала правильно. Будем надеяться, что и все остальное тоже пройдет в рамках ее предвидения. Вслух же сказал:

— Меня-то устроит, а его?

— А он-то настоящий коммунист, причем, в отличие от некоторых, без всяких закидонов. Сам ему скажешь или свалишь на меня?

— Лучше на вас, Леонид Ильич. Все-таки мой авторитет и ваш — они несравнимы. И можно к вам обратиться с не совсем обычной просьбой?

— Да они у тебя все не совсем обычные, так что валяй.

— Нельзя ли как-нибудь сделать, чтобы за этот полет мне не давали вторую звезду героя?

Брежнев даже ненадолго потерял дар речи, но быстро его обрел и буквально заорал: