Читаем Фадеев полностью

Толстовское влияние сохраняется — но теперь это не «Казаки» или «Хаджи-Мурат», а «Война и мир», не меньше. Это был эпический замысел, характерный для советской литературы того времени. Эпос тогда писали даже в стихах — «150 000 000» Маяковского, «Про землю, про волю, про рабочую долю» Бедного. Рождались драмы с массовыми действами, оратории. Толстой пишет «Хождение по мукам», Шолохов — «Тихий Дон», Панферов — «Бруски». Горький, взявшись за «Самгина», писал в 1926 году: «Очень характерно, что теперь на Руси многих тянет делать большие книги, — добрый признак! Я знаю человек десять литераторов, работающих над романами, и сам тоже увлечен построением огромнейшего». Серафимович задумывал «Борьбу», Фурманов замахивался на эпопею — вот и Фадеев взялся за «Удэге», не захотев воплотить этот замысел по-разгромовски стремительно и еще не зная, что увязнет в нем навсегда.

Поначалу роман двигался довольно бодро. Первая книга «Последнего из удэге» (две части) вышла в 1930-м в Госиздате. В 1941-м вышли две книги — четыре части. Первые главы пятой части опубликованы «Литературной газетой» в 1940 году. Всего частей планировалось не менее шести — но работу надолго прервала война.

Дело, впрочем, не в одной войне. Уже в 1932-м писатель признавался: «Роман… мне дается с большим трудом… Десятки раз начинал „Последний из удэге“, и всякий раз неудачно». В том же 1932-м Горький предупреждал Фадеева, ввязавшегося в дискуссии вокруг ликвидации РАППа: «Если Вы бросите писать роман и полезете в драку — это будет дико и непростительно…»

Фадеев и в драку лез, и роман писал — но тот шел туго.

В 1934 году он публично признал, что композиция книги несовершенна, причем «от неумения» автора.

Антал Гидаш считал, что дело в сопротивлении материала: «Живые силы романа не желали подчиниться ему, вернее сказать, художник-реалист Фадеев не мог насиловать действительность, не мог следовать не совпадавшей с действительностью, отвлеченной идее… Роман шел своим естественным путем. А Фадеев упорствовал, хотел победить непобедимое».

Либединский видел проблему в самой огромности замысла: «Кое-кто в то время пренебрежительно посмеивался над Фадеевым, который-де никак не может справиться с сюжетом „Последнего из удэге“. Самонадеянные фармацевты от литературы, уверенные в том, что владеют всей рецептурой сюжетостроения, предлагали Фадееву поучиться у них. И на поверхностный взгляд получалось действительно странно. „Разгром“ в отношении сюжета построен был превосходно, фигуры там расставлены мастерски, ни одна не заслоняет другую, с первой главы и до последней сюжет увлекает читателя… Куда же делось все это умение при работе над „Последним из удэге“? Похоже было, что Фадеев стал с азов учиться искусству сюжетостроения. Но ему действительно пришлось учиться сначала, так как он вышел за узкие рамки изображения судьбы одного партизанского отряда».

В романе несколько линий: удэгейская, партизанская, белогвардейская. Иван Жуков не без оснований пишет, что Фадеев сочинял свою книгу, прислушиваясь к музыке булгаковской «Белой гвардии». Поэтому его критиковали уже за выбор героев. Взять офицера, дворянина Всеволода Лангового — «родного брата Алексея Турбина» (критик Святополк-Мирский), для которого родина, честь и присяга, как подчеркивает Фадеев, были не просто словами. Ланговой[273] мечтает о восстановлении былой мощи империи и считает возможным полагаться в этом деле на английских и французских союзников, а вот японцев ненавидит и потому настроен против Калмыкова, Семенова и Хорвата. А мечущаяся между красными и белыми Лена Костенецкая, а Сережа, которого тошнит в удэгейском стойбище — разве это настоящие герои вроде Левинсона? Поэт Безыменский в 1930 году на XVI съезде партии прямо с трибуны читал стихи, критикующие коллег. Про Фадеева было так:

…А писатель, почистив винтовку,Но забыв о сегодняшнем враге,Пятый год примеряет толстовку,Перед зеркалом «Последнего из удэге».

Роман Фадеева неожиданно стал актуальнее в начале 1930-х, когда возникла угроза войны с Японией и Дальний Восток превратился в огнедышащую повестку дня.

Тогда и сам Фадеев едет на восток, взбадривается, пишет третью часть.

А потом — снова столица, Союз писателей, война…

Хохмач Безыменский оглашает новую эпиграмму:

Уже который год ему кошмаром снитсяВ «Последнем удэге» последняя страница.

В письмах Фадеева с 1920-х и до самой смерти — сквозной мотив: «Вот возьмусь за „Удэге“», «Вот кончу „Удэге“»… После войны и «Молодой гвардии» он уже собрался было ради «Удэге» вновь ехать в Приморье — но вместо этого взялся за «Черную металлургию».

Название «Последнего из удэге», как мы уже сказали, частично опровергается самим текстом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии