Фадеев

2 марта 1956 года Фадеев пишет в Главную военную прокуратуру с просьбой ускорить рассмотрение дела Гумилева: «Я не знал и не знаю Л. Н. Гумилева, но считаю, что ускорить рассмотрение его дела необходимо, поскольку в справедливости его изоляции сомневаются известные круги научной и писательской интеллигенции. Сам он… является серьезным ученым, и притом в той области, которая сейчас, при наших связях со странами Азии, нам особенно нужна: он — историк-востоковед. Его мать — А. А. Ахматова — после известного постановления ЦК о журналах „Звезда“ и „Ленинград“ проявила себя как хороший советский патриот: дала решительный отпор всем попыткам западной печати использовать ее имя и выступила в наших журналах с советскими патриотическими стихами…» Среди тех стихов были откровенно просталинские и, возможно, не очень искренние: «Где Сталин, там свобода» и т. п.

Вскоре Лев Гумилев вышел на свободу, был восстановлен в правах. Работал в Эрмитаже, в 1960-м опубликовал свою первую книгу «Хунну». Так что к учению о пассионарности Фадеев имеет самое прямое отношение не только потому, что сам был пассионарием.

Ахматова писала Фадееву: «Вы были так добры, так отзывчивы, как никто в эти страшные годы».

Пастернак тоже благодарил Фадеева за помощь в издании переводов. А вот что он писал Фадееву в июне 1947 года о критике в свой адрес: «Очень разумно и справедливо всё, что ты и некоторые другие писали и говорили обо мне зимой».

Эренбург: «В беседах со мной он часто любовно отзывался о писателях, которых был вынужден публично осуждать. Помню нашу встречу после доклада Фадеева, в котором он обличил „отход от жизни“ некоторых писателей, среди них Пастернака… Александр Александрович уговорил меня пойти в кафе на углу, заказал коньяк и сразу сказал: „Илья Григорьевич, хотите послушать настоящую поэзию?..“ Он начал читать на память стихи Пастернака, не мог остановиться, прерывал чтение только для того, чтобы спросить: „Хорошо?“ Это было не лицемерием, а драмой человека, отдавшего всю свою жизнь делу, которое он считал правым».

Да, Фадеев поддержал известное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград». В 1946 году он говорил, что сатирик — это Салтыков-Щедрин, а Зощенко — «сплетник», который не бичует пороки, а рисует советского человека «низким, мелким и пошлым». Поэзию Ахматовой назвал «последним наследством декадентства»…

Но ведь были и другие слова — и другие поступки.

На такой должности в то время трудно представить человека, который вел бы себя безупречно в этическом плане и при этом сколько-нибудь долго продержался. А Фадеев — продержался и сделал много хорошего. Гидаш: «Уверен, что, будь кто-нибудь другой на его месте, „суровое время“ унесло бы еще гораздо больше писателей. Толчки землетрясений — я выступаю тут как свидетель — Фадеев смягчал как мог». И еще: «Он и его совесть никогда не разлучались, только не всегда жили дружно».

Показательна история с Василием Гроссманом. Вначале Фадеев добивался публикации его романа «За правое дело»[300], но сразу после смерти Сталина выступил с резкой критикой. «Я попросту испугался… Я думал, что начинается самое страшное…» — признавался он Эренбургу. Испугался того, что Сталина — его последней надежды — уже нет, а Берия еще в силе? Говорил и Чуковскому: «Какой я подлец, что напал на чудесный, великолепный роман Гроссмана. Из-за этого у меня бессонные ночи…»

Потом Фадеев помог Гроссману доработать и издать роман. В конце 1954 года он публично покается на Втором съезде писателей: «Я очень жалею, что проявил слабость, когда в своей статье о романе поддержал не только то, что было справедливым в критике в адрес этого романа, а и назвал роман идеологически вредным…»

На Андрее Платонове, которого он считал выдающимся писателем, Фадеев обжегся еще раньше, причем дважды. В 1929 году он опубликовал платоновского «Усомнившегося Макара» в «Октябре». Рассказ признали вредным, Фадееву пришлось каяться. В 1931-м с подачи Фадеева в «Красной нови» снова печатается Платонов — «Впрок. Бедняцкая хроника». Сталин обрушился на Платонова: написал на полях журнала «сволочь», а вместо «бедняцкая» — «кулацкая». Фадееву пришлось писать опровержение, объявить повесть Платонова «кулацкой хроникой», а ее публикацию — политической ошибкой. Но, так или иначе, открывал-то читателям Платонова именно он. И «Третий сын», и «Нужная родина» Платонова скоро будут опубликованы, и именно в «Нови». Фадеев выбьет ему квартиру. А в 1950-м предложит выделить больному туберкулезом писателю безвозвратную ссуду, чтобы тот смог переехать на юг.

В 1954 году Фадеев пишет бывшему сослуживцу по Забайкалью Булочникову: «Напишите, как получилось, что в 37–38 году Вы оказались вне партии. Может быть, я смогу помочь Вам словом и делом, — сейчас подходящее время для того, чтобы исправить то, что было несправедливым». При содействии Фадеева Булочников был реабилитирован, а уже после смерти писателя восстановлен в партии.