Фадеев

Другая бывшая подпольщица — Татьяна Цивилева — в 1938-м получила восемь лет как жена «врага народа» Крастина, бывшего замначальника Главсевморпути: «В этой беде меня не оставили мои верные товарищи, не отвернулись от меня. Среди этих самых лучших моих товарищей был и Саша Фадеев». Он в 1954 году написал главе МВД СССР Круглову с просьбой «снять ограничения места жительства в паспорте Цивилевой… и выдать ей паспорт на общих основаниях». Добавив: «По отношению к таким честным, незапятнанным людям-работникам, как Т. К. Цивилева… можно было бы и раньше не применять репрессий, нет никаких причин сохранять для нее ограничения по месту жительства сейчас». Просьбу удовлетворили.

Фадеев не отворачивался от «зачумленных» — качество важное и редкое, особенно с учетом времени и его высокого положения.

Из воспоминаний драматурга Александра Вампилова, которому в 1965 году выпало несколько дней подряд пить с Твардовским: «Любит и часто вспоминает Фадеева: „Мой старший друг, неправда, что он кого-то сажал, он выручал, Заболоцкого, например“».

Николая Заболоцкого осудили в 1938-м на пять лет. В 1939-м Фадеев ходатайствовал о пересмотре дела, но приговор оставили в силе. После войны Заболоцкий возвращается в Москву, Фадеев сразу предлагает помощь: пусть Заболоцкий готовит сборник стихов и переводов, а он выступит рецензентом. В 1948 году сборник вышел в издательстве «Советский писатель». Фадеев хлопотал перед Берией о снятии судимости, помог поэту получить квартиру в Москве. Реабилитируют Заболоцкого только в 1963 году, когда в живых не будет ни Фадеева, ни его самого.

Если в конце 1930-х (а потом в 1950-х) Фадеев активно «вписывался» за арестованных, то в конце 1940-х ситуация была иной. Зоя Секретарева вспоминает о встрече с Фадеевым в 1949-м, когда началось «ленинградское дело»: «Говорили мы вполголоса, чтобы стены не слышали. Самым страшным из всех наших бедствий было то, что мы совершенно потеряли способность понимать происходившее… По своему положению Саша должен был знать, что делается там, „в верхах“, но ясности у него у самого не было. На многие мои вопросы он не смог тогда ответить».

Вера Кетлинская, пострадавшая по тому самому «ленинградскому делу»: «Его обычно оживленное, на редкость обаятельное лицо сейчас казалось почти старым, тусклым. Не глядя на меня, он тихо сказал: „Понимаете, в чем беда: мне предложено в такие дела не вмешиваться. Категорически предложено“. Все-таки пытался что-то сделать, но не получилось… Я была для него всего лишь одним из многих писателей, и моя беда была одной из многих бед, причем далеко не самой большой! — но я знаю, что каждый такой случай прибавлял тяжести его сердцу».

После ареста Берии Фадеев на время воспрянул. 3 июля 1953 года он пишет — может, несколько наивно — соученице по горной академии Лиде Сидоренко о ежовщине: «Дорого стоила народу и партии эта страшная пора, когда враг действовал такими иезуитскими способами и сам проникал в учреждения и органы, могущие решать человеческую судьбу! Пока выбили его, этого множественного врага, с его позиций и поняли его формы борьбы, многих честных людей удалось ему погубить. А теперь, с разоблачением Берия, становится понятным, что он-то и не был заинтересован в выправлении этих вражеских действий по отношению к честным людям».

В это время Фадеев пишет десятки, если не сотни ходатайств о реабилитации. Это тоже литература, причем высочайшей пробы: такая, от которой зависят судьбы. С учетом того, скольких он вытащил «оттуда», или предотвратил аресты, или помог сделать первые шаги в писательстве — его вклад в культуру представляется куда большим, чем оставшиеся после него «Разгром» и «Молодая гвардия».

В 1953 году он пишет председателю президиума ВС СССР Ворошилову: «Нет ли возможности помилования Л. Соловьева ввиду того, что он человек по-настоящему талантливый?». Автора «Повести о Ходже Насреддине», отбывавшего десять лет по обвинению в «терроризме», вскоре освободили.

В том же году ходатайствует о восстановлении честного имени Ивана Апряткина — инженера-металлурга, с которым учился в горной академии. Того реабилитировали — посмертно.

Ахматовой Фадеев начал помогать еще в 1939 году — ходатайствовал о материальной помощи, улучшении жилищных условий. В 1940-м она обратилась к нему в связи с арестом сына — Льва Гумилева. Из дневника Лидии Чуковской: «Ее поразило и, конечно, обрадовало, что Фадеев принял ее очень любезно и сразу сделал все от него зависящее… Поражена также тем, что Фадеев и Пастернак выдвинули ее книгу на Сталинскую премию».