Читаем Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников полностью

начальство и воспитанники были большею частик" немцы; впоследствии, в

шестидесятых годах, наибольшее число воспитанников училища были уроженцы

Польши. Федору Михайловичу приходилось часто мирить в его время эти два

элемента. Он умел отклонять товарищей от задуманных шалостей (так

называемых отбоев, бенефисов и пр.), но были случаи, где его авторитет не

помогал; так, нередко, когда проявлялось своеволие товарищей его над "рябцами"

(новичками) или грубое их обращение с служителями, Федор Михайлович был из

тех кондукторов, которые строго сохраняли законы своей almae mater {Кормящей

матери (лат.). Здесь: учебное заведение, где проходили юношеские годы

воспитанников.}, поддерживали во всех видах честность и дружбу между

товарищами, которая впоследствии между ними сохранялась целую жизнь. Это

был род масонства, имевшего в себе силу клятвы и присяги. Федор Михайлович

был тоже врагом заискивания и внимания у высшего начальства и не мог

равнодушно смотреть на льстецов даже и тогда, когда лесть выручала кого-либо

из беды или составляла благополучие. Судя по спокойному, невозмутимому его

лицу, можно было догадываться об его грустном, может быть, наследственном

67

настроении души, и если вызывали его на откровенность, то он отвечал часто на

это словами Монтескье: "Ne elites jamais la verite aux depens de votre vertu"

{Никогда не говорите правды в ущерб вашей добродетели (франц.).}.

Посещая часто кондукторскую роту Главного инженерного училища, я

мог заметить всю его внутреннюю жизнь, мог близко познакомиться с его

воспитанниками (кондукторами), а при небольшой наблюдательности и с их

характером, наклонностями и привычками. Припоминая давно минувшее, могу

только сказать, что многое, что было тогда замечено мною в бывших при мне

воспитанниках, их душевных качествах и недостатках, сохранилось при них

впоследствии и на жизненном поприще. Одно качество, которое не пропадало в

кондукторах с летами, это любовь к училищу, где они учились, уважение к их

воспитателям и взаимная между товарищами дружба.

Сказать, что эти качества были между молодежью, жившею вместе четыре

года, без изменения, никак нельзя. Большая часть этой молодежи по свойствам

характера, по воспитанию и образованию легко увлекалась общим настроением, товариществом, местными обычаями. Но было много молодежи, которых

душевные свойства никогда не изменялись; они в дни юности и в преклонные

года оставались без перемены. Таким был Ф. М. Достоевский. Он и в юности был

по виду таким же стариком, каким он был в зрелом возрасте. И в юности он не

мог мириться с обычаями, привычками и взглядами своих сверстников-

товарищей. Он не мог найти в их сотне несколько человек, искренне ему

сочувствовавших, его понятиям и взглядам, и только ограничился выбором

одного из товарищей, Бережецкого, тоже кондуктора, хотя старшего класса. Это

был юноша очень талантливый и скромный, тоже, как Достоевский, - любящий

уединение, как говорится, человек замкнутый, особняк (homme isole). Бывало, на

дежурстве мне часто приходилось видеть этих двух приятелей. Они были

постоянно вместе или читающими газету "Северная пчела", или произведения

тогдашних поэтов: Жуковского, Пушкина, Вяземского, или литографированные

записки лекций, читанных преподавателями. Можно было видеть двух приятелей, Бережецкого и Достоевского, гуляющих по камерам, когда их товарищи

танцевали во вторник в обычном танцклассе или играли на плацу. То же можно

было видеть и летом, когда они были в лагере, в Петергофе. Кроме строевых и

специальных занятий, в которых они обязательно участвовали, оба приятеля

избегали подчиненности; в то время когда отправляли командами при офицере

гулять в саду "Александрии" или водили купаться, они никогда не были. Точно

так же их нельзя было видеть в числе участвовавших на штурме лестниц

Сампсониевского фонтана и пр. Занятия и удовольствия летом у двух приятелей

были те же, что и зимою. Не нужно было особенного наблюдения, чтобы заметить

в этих друзьях особенно выдающихся душевных качеств, например, их

сострадания к бедным, слабым и беззащитным, которое у Достоевского и

Бережецкого проявлялось чаще всего зимою, нежели летом, когда они видели

грубое обращение товарищей со служителями и с рябцами (только что

поступившими в училище кондукторами). Достоевский и Бережецкий

употребляли все средства, чтобы прекратить эти обычные насилия, точно так же

старались защищать и сторожей и всякого рода служащих в училище.

68

Достоевского и Бережецкого возмущали и всякого рода демонстрации, проделки

кондукторов с учителями иностранных языков, особенно немцев. Пользуясь

большим авторитетом у товарищей, они, Достоевский и Бережецкий, или

прекращали задуманные проделки с учителями, или останавливали. Только то, что творилось внезапно, им нельзя было остановить, как, например, это случилось

во время перемены классов, когда из четвертого класса (называвшегося Сибирью) вдруг, из открытых дверей, выбежал кондуктор О., сидевший верхом на учителе

немецкого языка Н. Конечно, эта проделка не прошла даром. По приговору

Достоевского и Бережецкого виновник проделки был порядочно товарищами

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии