Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

воодушевляющегося преподавателя. Положительно могу сказать, что он своими

уроками и своими рассказами умилял наши детские сердца. Даже я, тогда

шестилетний мальчик, с удовольствием слушал эти рассказы, нисколько не

утомляясь их продолжительностью. Очень жалею я, что не помню ни имени, ни

фамилии этого почтенного преподавателя, мы просто звали его отцом дьяконом.

Несмотря на все это, уроки он требовал учить буквально по руководству, не

выпуская ни одного слова, то есть, как говорится, "вдолбежку", потому что тогда

при приемных экзаменах всюду это требовалось. Руководством же служили

известные "Начатки" митрополита Филарета, начинавшиеся так: "Един бог, во

святой троице поклоняемый, есть вечен, то есть не имеет ни начала, ни конца

своего бытия, но всегда был, есть и будет"... и т. д. Это скорее философское

сочинение, нежели руководство для детей. Но так как руководство это

обязательно было принято во всех учебных заведениях, то понятно, что и сам

отец дьякон придерживался ему.

Другой учитель, ходивший к нам в это время, был Николай Иванович

Сушард; он был преподавателем французского языка в Екатерининском

институте и ходил к нам давать уроки также французского языка. Он был

француз, но горячо желал сделаться чисто русским. Я помню рассказ папеньки, что в одно из посещений Екатерининского института императором Николаем

Николай Иванович Сушард просил у государя как милости позволения, вывернув

свою фамилию, прибавить к ней окончание "ов", что ему и было дозволено, вследствие чего он впоследствии и назывался Драшусов (Сушард-Драшус -

Драшусов). Так как я был в это время еще слишком мал для французского языка, то я ничего и не могу сказать про его преподавание, хотя я обязательно и должен

был садиться за тот же ломберный стол и сидеть смирно в продолжение всего

урока. Помню только, что приветствия отцу ко дню его именин всегда

составлялись Николаем Ивановичем и выучивались под его руководством.

Время для старших братьев начало уже подходить такое, что по возрасту

их пора уже было отдавать куда-либо в пансион с гимназическим курсом, и

одного чтения и письма, а равно закона божия и французского языка, было далеко

не достаточно. Для подготовления к такому пансиону двух старших братьев

отдали на полупансион к тому же Николаю Ивановичу Драшусову, куда они и

ездили, кажется, в продолжение целого года или даже более, ежедневно по утрам

и возвращались к обеду. У Драшусова был маленький пансион для приходящих, 52

он сам занимался французским языком, два взрослых сына его занимались

преподаванием математики и словесных предметов, и даже жена его, Евгения

Петровна, кажется, что-то преподавала. Но в этом скромном пансионе некому

было заниматься латинским языком, а потому подготовление старших братьев по

этому предмету принял на себя сам папенька. Помню даже утро, в которое он, ездивши на практику, купил латинскую грамматику Бантышева и отдал ее

братьям (книга эта преемственно досталась впоследствии и мне). И вот с этого

времени каждый вечер папенька начал заниматься с братьями латынью. Разница

между отцом-учителем и посторонними учителями, к нам ходившими, была та, что у последних ученики сидели в продолжение всего урока вместе с учителем; у

отца же братья, занимаясь нередко по часу и более, не смели не только сесть, но

даже и облокотиться на стол. Стоят, бывало, как истуканчики, склоняя по

очереди: mensa, mensae, mensae и т. д. или спрягая: amo, amas, amat. Братья очень

боялись этих уроков, происходивших всегда по вечерам. Отец, при всей своей

доброте, был чрезвычайно взыскателен и нетерпелив, а главное, очень вспыльчив.

Бывало, чуть какой-либо со стороны братьев промах, так сейчас и разразится

крик. Замечу тут кстати, что, несмотря на вспыльчивость отца, в семействе нашем

принято было обходиться с детьми очень гуманно и, несмотря на известную

присказку к ижице, нас не только не наказывали телесно - никогда и никого, - но

даже я не помню, чтобы когда-либо старших братьев ставили на колени или в

угол. Главнейшим для нас было то, что отец вспылит. Так и при латинских

уроках, при малейшем промахе со стороны братьев, отец всегда рассердится, вспылит, обзовет их лентяями, тупицами; в крайних же, более редких случаях

даже бросит занятия, не докончив урока, что считалось уже хуже всякого

наказания. Бывало, при этих случаях помню, что маменька только посматривает

на меня и дает мне знаками намеки, что вот, мол, и тебе то же будет!.. Но увы, хотя грамматика Бантышева преемственно и перешла ко мне, но начало

латинской премудрости мне суждено было узнать не из уроков папеньки, а в

пансионе Чермака.

Вероятно, это гуманное отношение к нам, детям, со стороны родителей и

было поводом к тому, что при жизни своей они не решались поместить нас в

гимназию, хотя это стоило бы гораздо дешевле. Гимназии не пользовались в то

время хорошею репутациею, и в них существовало обычное и заурядное, за

всякую малейшую провинность наказание телесное. Вследствие чего и были