Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

кварталах случалось почти на каждом шагу.

К числу летних разнообразий нужно отнести также ежегодные посещения

Троицкой лавры. Но это должно быть отнесено к самому раннему нашему

детству, так как с покупкой родителями в 1831 году своего имения поездки к

Троице прекратились. Я помню только одно такое путешествие к Троице, в

котором участвовал и я. Эти путешествия были, конечно, для нас важными

происшествиями и, так сказать, эпохами в жизни. Ездили обыкновенно на долгих

и останавливались по целым часам почти на тех же местах, где ныне поезда

железной дороги останавливаются на две-три минуты. У Троицы проводили дня

два, посещали все церковные службы и, накупив игрушек, тем же порядком

возвращались домой, употребив на все путешествие дней пять-шесть. Отец по

служебным занятиям в этих путешествиях не участвовал, а мы ездили только с

маменькой и с кем-нибудь из знакомых.

В театрах родители наши бывали очень и очень редко, и я помню всего

один или два раза, когда на масленицу или большие праздники, преимущественно

на дневные спектакли (а не вечерние), бралась ложа в театре, и мы, четверо

старших детей с родителями, ездили в театр; но при этом пьесы выбирались с

большим разбором. Помню, что один раз мы видели пьесу "Жако, или

Бразильская обезьяна". Не совсем помню сюжет этой пьесы, но в памяти моей

сохранилось только то, что артист, игравший обезьяну, был отлично

42

костюмирован (настоящая обезьяна!) и был замечательным эквилибристом. Но

ежели мы редко бывали в театрах, то зато в балаганах московских (у так

называемых Петрушек) бывали по праздникам и на масленицу с дедушкой

Василием Михайловичем Котельницким, о чем я уже упоминал, говоря об этой

личности.

Родители наши были люди весьма религиозные, в особенности маменька.

Всякое воскресенье и большой праздник мы обязательно ходили в церковь к

обедне, а накануне - ко всенощной. Исполнять это нам было весьма удобно, так

как при больнице была очень большая и хорошенькая церковь.

При больнице находился большой и красивый сад, с многочисленными

липовыми аллеями и отлично содержимыми широкими дорожками. Этот-то сад и

был почти нашим жилищем в летнее время. Там мы или чинно прогуливались с

нянею, или, усевшись на скамейках, проводили целые часы, делая различные

"кушанья" из песку, смоченного водою. Играть же позволялось только в лошадки.

Игры же в мяч, и в особенности при помощи палок, как, например, в лапту, -

строго воспрещались как игры "опасные и неприличные". В больнице, кроме нас, было много жильцов, то есть докторов и прочих служащих. Но замечательно, что

детей, нам сверстников, ни у кого не было, кроме Петеньки Рихтер, которого в

больничный сад гулять не пускали. А потому мы поневоле должны были

довольствоваться только играми между собою, которые и были очень

однообразны. Раз нам удалось видеть на каком-то гулянье бегуна, который за

деньги показывал свое искусство бегать; причем, бегая, он во рту держал конец

платка, напитанного каким-то спиртным веществом. И вот, подражая ему, мы все

начали бегать по аллеям сада, держа во рту тоже концы своих носовых платков. И

это долгое время служило нам как бы игрою.

В саду этом также прогуливались и больные или в суконных верблюжьего

цвета халатах, или в тиковых летних, смотря по погоде, но всегда в белых как

снег колпаках вместо фуражек и в башмаках или туфлях без задников, так что они

должны были шмыгать, а не шагать. Но, впрочем, присутствие больных

нисколько не стесняло наших прогулок, так как больные вели себя очень чинно.

Нам же, равно как и няне, строго было запрещено приближаться к ним и вступать

с ними в какие-либо разговоры.

Покупка деревни, рождение брата Наколи, смерть деда.

Первая поездка в деревню и наши игры там.

Пожар в деревне

Родители мои давно уже приискивали для покупки подходящего именьица

не в дальнем расстоянии от Москвы. С 1830 же года желание это усугубилось, и я

очень хорошо помню, как к нам являлись различные факторы, или, как они

назывались тогда в Москве, сводчики, которые помогали продавцам и

покупателям входить в сношения. Много различных предложений делали эти

43

сводчики, наконец одно из них, сделанное в летнее время 1831 года, обратило

внимание папеньки. Продавалось имение Ивана Петровича Хотяинцева в

Тульской губернии Каширского уезда, в ста пятидесяти верстах от Москвы. Как

по цене, так и по хозяйственному инвентарю именьице это обратило внимание

отца, и он решился поехать сам на место для личного осмотра этого именьица. И

вот как теперь помню, после нашего обеда, часу в четвертом дня, к нашей

квартире подъехала крытая циновкой повозка, или кибитка, запряженная тройкою

лошадей с бубенчиками. Папенька, простившись с маменькою и перецеловав всех

нас, сел в эту кибитку и уехал из дому чуть не на неделю. Это было, кажется, первое расставание на несколько дней моих родителей. Но не прошло и двух

часов, когда еще мы сидели за чайным столом и продолжали пить чай, как

увидели подъезжающую кибитку с бубенчиками и в ней сидящего отца. Папенька

мгновенно выскочил из кибитки и вошел в квартиру, а с маменькой сделалось