Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования

Поначалу трехтомному немецкому изданию "Преступления и наказания" угрожала печальная участь "Записок из Мертвого дома", тираж которых был пущен на макулатуру.

Свидетельствует издатель романа В. Фридрих:

"Первый тираж в 1000 экземпляров не находил спроса. За довольно продолжительный срок было продано лишь около ста экземпляров. Тогда я разослал свыше сотни экземпляров выдающимся писателям и просил их по прочтении книги сообщить свое мнение о ней. Я получил массу восторженных отзывов, в частности от Гейзе, Фрейтага и многих других. Эти отзывы я опубликовал в проспекте, который стал затем усиленно распространяться"[1937].

Среди "других", кто высоко оценил роман великого русского писателя, были поэт и переводчик русской поэзии Ф. Боденштедт и видный представитель критического реализма К. Ф. Мейер. Но особенно сильное впечатление Достоевский произвел, естественно, на натуралистов.

Г. Гауптман в автобиографической книге вспоминает:

"Я глубоко воспринял русских писателей, сначала Тургенева, потом Толстого, наконец, Достоевского, и Достоевский навсегда остался для меня самым большим, потрясающим переживанием"[1938].

Т. Манн, непосредственно не примыкавший к натурализму, но генетически с ним связанный, в одном из писем признался в том, что и он, "будучи молодым человеком", испытал на себе "громадное влияние, которое оказал Достоевский на всю Европу"[1939]. Г. Бар рассказывает о сильнейшем впечатлении, которое произвел на него и его товарищей (А. Хольца, В. Хейне и др.) "Раскольников"[1940].

Столь восторженное восприятие Достоевского объясняется тем, что натуралисты увидели в нем писателя, который мог и должен был стать их союзником в борьбе за новое искусство. Критика заостряет внимание на реализме русского писателя. Например, Блайбтрой относит Достоевского (наряду с Ибсеном и Золя) к "левому крылу передового реализма"[1941]. Критики не скрывали, что им в первую очередь импонирует "социальная направленность, свойственная всему русскому натурализму и Достоевскому в особенности"[1942].

"Важным документом современной истории"[1943] назвал "Раскольникова" Ойген Цабель (1850-1903) — один из авторитетных немецких знатоков русской литературы, автор многочисленных статей и монографий о культуре России. Достоевскому Цабель посвятил ряд статей и отдельные главы в своих книгах. Он уделяет большое внимание биографии писателя: судьба Достоевского представляется ему показательной для общественной жизни России того времени. "Как никто другой, — замечает Цабель, — испытал он на себе противоречия русской действительности"[1944]. Противоречия же, по мнению критика, были вызваны тем, что "обветшалая политическая система стремилась насильственным путем подавить пробуждающиеся свободолюбивые устремления"[1945]. И потому "Преступление и наказание" для Цабеля в первую очередь — социальный роман. "В обличительной литературе, — констатирует Цабель, — которая возникает в России в конце 50-х годов, роман "Преступление и наказание" занимает одно из самых почетных мест"[1946].

Наряду с этим Достоевский был представлен немецкому читателю как выдающийся гуманист. Уже Генкель подчеркивал, что сила Достоевского в "глубоком и искреннем гуманном чувстве, которое с такой мощью не проявляется, пожалуй, ни у кого из его собратьев по перу"[1947]. Он называет Достоевского "неутомимым адвокатом бедных и гонимых"[1948]. По мнению М. Неккера, критика и историка литературы, главное достоинство писателя заключается в "сильном этическом начале, высоком нравственном пафосе, нерушимой вере в идеал добра"[1949].