Евротрэш

Фойе было совсем маленькое, там стояло несколько желтых вельветовых кресел с высокой спинкой, потертый бежевый ковер с длинным ворсом, горшок с красной геранью, несколько неопределенного возраста торшеров и большой, почти пустой книжный стеллаж, на котором стояли картонки с чаем и книги Рихарда Куденхове-Калерги и Ричарда Баха. В общем, не Гран-Шале Бальтюса, отнюдь. Негромко тикали настенные часы. Пахло влажным бельем. В то же время было что-то очень симпатичное в том, насколько это фойе выпало из времени. Последние тридцать пять или сорок лет просто обошли его стороной. Мать взяла с полки книгу Чайка Джонатан, полистала и поставила на место.

– А где же весь персонал? – спросила она шепотом.

– Сам удивляюсь. Но я всё-таки очень надеюсь, что комнату они нам приготовили, мама.

– Во всяком случае, много я бы за эту гостиницу платить не стала. Ты обратил внимание, в каком она состоянии? Всюду пыль и бог знает что еще… Не говоря уж об этих коврах.

– Может… может, дадим им денег, чтобы они всё тут как следует отремонтировали?

– Отличная идея. Но за номер мы тогда платить не будем.

– Может, двести или триста тысяч франков?

– Почему бы и нет? Но за номер тогда уж точно платить не будем.

– Окей.

В фойе стояло что-то вроде комода, и на нем лежали ключи от комнат с пластмассовыми бирками, на которых были подписаны имена. Я взял один и зашагал по коридору, а мать брела за мной, согнувшись над ролятором. Давать указания было большим облегчением. Мне попался ключ с именем Нестор, я остановился перед дверью с соответствующей табличкой и отпер ее.

Мать сняла стеганую куртку, села на кровать, приподняла блузку на животе, посмотрела на меня и выдохнула. Комната была оклеена выцветшими полосатыми обоями, в окно был виден унылый холм и сучья ближайшего дерева. Я открыл сумку и вытащил из маминой косметички мешок телесного цвета с закрепленным на передней стенке липучим кольцом, потом осторожно взялся за полный мешок и повернул маленький клапан. Мешок тут же послушно отделился, и я заменил его на новый, осторожно приворачивая к торчавшей у нее из живота штуке, пока там что-то не щелкнуло. Мать улыбнулась. Я улыбнулся. У меня было такое чувство, словно я что-то искупил. Я взял ее за руку.

Она сказала, что хочет теперь прилечь – и уснула тут же, едва коснувшись головой подушки. Раз так, я поставил ей на ночной столик начатую бутылку водки, изобразил на желтом стикере сердечко и сейчас вернусь, положил рядом две таблетки фенобарбитала и пошел обратно в фойе поискать кого-нибудь. Должен же тут кто-то работать или жить, не могли они оставить шале совсем пустым и открытым.

Прежде, чем мы подарим им двести или триста тысяч франков, я хотел побольше узнать об этой коммуне. Мне было не по себе, в памяти всплывали кадры из разных фильмов ужасов. И в самом деле, теперь в холле у книжного стеллажа стоял средних лет блондин и смотрел на меня, опираясь локтем на подоконник; он скручивал сигарету и как раз проводил кончиком языка по клейкой полоске. На нем были джинсы, горные ботинки, клетчатая фланелевая рубашка, а сверху – вязаный шерстяной жилет.

Я откашлялся и сказал, что мы с матерью просим нас извинить за вторжение, на что он ухмыльнулся и ответил: наоборот, отлично сделали, что приехали, добро пожаловать, а откуда мы узнали о коммуне имени Дирка Хамера? Я сказал: да вот вчера только купил в ларьке в Цюрихе шерстяной свитер, и мне дали к нему буклет. А, откликнулся он, а! – и большим пальцем смахнул с нижней губы крошки табака. У него были некрасивые желтые зубы.

Шале осенью пустует, считай, что никого тут нет, продолжал он, так что мы очень рады гостям. Сам он – своего рода немецкий управляющий гостевого дома, завхоз, так сказать. А Вы, спросил он меня, наверное, вегетарианец? Лицо у Вас, надо сказать, очень знакомое. Вы не писатель случайно? Не автор «Измеряя мир»?

Я ответил: да, и мне правда приятно слышать, что он читал эту книгу. Так коммуна, стало быть, носит имя Дирка Хамера. А кто был этот Дирк Хамер, поинтересовался я. Блондин зажег свою самокрутку и двинулся ко мне, объясняя на ходу, что Дирк Хамер был сыном руководителя их коммуны и что его застрелил у себя на яхте, стоявшей у берегов Корсики, принц Савойский Виктор Эмануэль[24].

Основатель этой коммуны Рике Герд Хамер[25], отец Дирка, открыл, что все болезни вызываются так называемым конфликтным шоком, то есть любая болезнь – это на самом деле естественная биологическая программа, направленная на решение непредусмотренного биологического конфликта. На этом месте я, надо признаться, перестал слушать, поскольку всё это показалось мне бредом. Мой собеседник, вообще-то очень приветливый, но в то же время крайне неприятный, рассказывал дальше про Германскую новую медицину, разработанную Хамером-старшим, и что только она способна создать нового человека, и именно в этом и состоит задача коммуны – остановить рак истинно германским способом. Он осклабил желтые зубы. В это мгновение я решил, что этот тип и эта коммуна никаких денег от нас не получат.