Эволюция, движение, деятельность

Признание существования смысла чисто объективных отношений потому и является идеалистическим, что в нем необходимо содержится скрытое признание существования субъекта. Признается, например, смысл процесса эволюции жизни, но так как в самом понятии смысла уже содержится представление о субъекте, то естественно, что это признание далее ведет за собой признание и некоего деятельного жизненного начала – «жизненного духа», витальной силы – «горме», «мирового разума» и т, д. Таким образом, понятие смысла приобретает то извращенное значение, которое исторически его скомпрометировало. Тем не менее мы не можем отказаться от этого понятия. Выбрасывая его из психологии, мы неизбежно оставляем эту науку системой знаний, не способных обобщить наиболее существенные для нее факты.

Итак, мы еще раз подчеркиваем, что смысл отнюдь не есть для нас нечто взятое абстрактно от реального субъекта, но это не есть для нас и категория чисто субъективная, т. е. категория, относящаяся к субъекту, рассматриваемому в абстракции, в его замкнутости и отдаленности от окружающего мира. Смысл в нашем понимании есть всегда смысл чего-то и для кого-то,  – смысл определенных воздействий, фактов, явлений объективной действительности для конкретного, живущего в этой действительности субъекта.

Вводя понятие смысла в зоопсихологию, мы, естественно, должны его ограничить. Поэтому применительно к животным мы будем употреблять термин « инстинктивный смысл», имея в виду в дальнейшем противопоставить ему понятие сознательного смысла.

Является ли то отношение, которое мы назвали инстинктивным смыслом предмета деятельности, отношением постоянным? Разумеется, нет. Поскольку это есть отношение того воздействия или ряда воздействий, т. е. вообще предмета, на который направлена деятельность животного, к свойствам, отвечающим определенной биологической необходимости, то достаточно, чтобы изменилась эта необходимость (например, чтобы соответствующая потребность была удовлетворена), как произойдет изменение и этого отношения, т. е. того смысла, который имел для животного данный предмет.

Очень яркие примеры изменения инстинктивного смысла мы находим в работе Икскюля. Он описывает поведение рака-отшельника, известного своим симбиозом с актинией. Оказывается, однако, что актиния выступает для одного и того же рака совершенно по-разному, в зависимости от его основной, наличной в данный момент потребности. Когда рак-отшельник живет в раковине, то при встрече с актинией он, как обычно, водружает ее на раковину и пользуется ее стрекательным аппаратом. Если же рака лишить его раковины, то теперь он использует актинию, как он обычно использует раковину, т. е. для прикрытия незащищенной хвостовой части своего тела. Наконец, если того же рака держать достаточно долгое время без пищи, то смысл, который имела для него актиния, меняется еще раз, и он попросту съедает ее.

Приведем из той же работы еще один пример динамики смысла, на этот раз в связи с изменением субъективных отношений.

Если голодную жабу начать кормить червями, а потом положить перед ней обыкновенную спичку, то она немедленно набрасывается на нее, как на пищу. Если, однако, мы будем кормить жабу не червями, а пауками, то в этом случае смысл пищи приобретают для нее предметы, имеющие совсем иную форму; жаба не реагирует на спичку, зато набрасывается, например, на кусочки мха [173] .

В работе Опфингера (Opfinger, 1931) с пчелами мы находим пример экспериментально создаваемых смыслов поверхностей различного цвета: цвета, имеющего смысл места прилета (arrival color), цвета, имеющего смысл пищи (feeding color), и цвета отлета (departure color) [174] .

Более специальный пример выделения специального смыслового признака, его дифференциации из комплексного воздействия дает исследование, поставленное на бойцовых рыбках М. Вenninc’oм (1933). Этот автор в одном случае помещал пинцет с зажатой в нем пищей перед вращающимся диском с секциями, окрашенными в различные цвета (например, синий – желтый, красный – зеленый, черный – белый); в этом случае, когда рыбка приближалась к пинцету, ей наносился пинцетом удар. В другом случае, когда секции диска были окрашены одним и тем же цветом, рыбка получала пищу, В результате для испытуемых животных двуцветность диска сообщала данному комплексу смысл угрозы, а одноцветность его – смысл пищи.

В других опытах того же автора подобная дифференциация была воспитана на первое и последующее предъявления пинцета с пищей. Существенно при этом отметить, что убегание рыбок в этих опытах сохранило характер отступления во время боя, т. е. реакции на угрожающего противника [175] .